В Музее В.А. Тропинина и московских художников его времени
открылась великолепная выставка «Царица меж цветов…»
, посвященная изображению розы в разных видах искусства.
Посетители выставки могут ознакомиться с художественными произведениями живописи, графики, декоративно-прикладного искусства, предметами одежды, фотографиями, книгами, посвященными розе. Словно волшебная шкатулка, наполненная прекрасными сокровищами, музей распахивает свои двери, приглашая вас увидеть поближе прекрасные шедевры, воспевающие красоту, любовь, женственность и нежность. Мы ходили по залам затаив дыхание, надолго замирая у каждого экспоната. И везде нас окружали розы - большие и маленькие, нарисованные, вышитые, выгравированные или живые, являющиеся центром композиции или же лишь небольшим, но от того не менее важным её элементом.
Неизвестный русский художник. Портрет неизвестной с девочкой.
1845. Холст, масло.
Обратите внимание, роза тут не только в центре очаровательной композиции. Похоже, что розы вышиты и на шали женщины и на нежном прозрачном воротничке. Эти прекрасные мелкие детали очень интересно рассматривать и они есть в каждом экспонате, представленном на выставке, будь то портрет или шитая бисером сумочка.
Экран каминный. 1845. Западная Европа
Красное дерево, резьба, полировка, вышивка шерстью и шёлком.
Когда смотришь на подобные вещи, сердце замирает. Странно и прекрасно думать, что когда-то они были предметами интерьера, просто украшали дом, создавая уют и тепло. Что кто-то своими руками создавал эту красоту, стежок за стежком, ниточка за ниточкой, с любовью и нежностью. Как прекрасно должно быть сидеть возле камина с таким экраном и любоваться восхитительными цветами, рассматривая их в деталях.
Аргунов Иван Петрович (1729-1802)
Фрагмент. Портрет графини Анны Петровны Шереметьевой
До 1768. Холст, масло.
Шедевры тут на каждом шагу, куда ни взгляни. Есть картины работы известных мастеров или же безымянные, утратившие имя автора за давностью времени, но хороша каждая. В каждую вложена душа художника и его талант. Удивляешься, сколько сокровищ ещё хранит музей, регулярно представляя нам возможность любоваться то на одни, то на дургие из них. Есть здесь вещи с историей. И если о бытовании предмета узнать получается не всегда, то можно поискать информацию о людях, .изображённых на портретах. Так, на этом вы можете видеть Анну Петровну Шереметьеву (1744-1768), старшую дочь П.Б. и В.А. Шереметьевых. Она была актрисой-любительницей, художницей. В доме её отца на набережной реки Фонтанки, разыгрывались домашние «благородные» спектакли, в которых принимал участие и великий князь Павел Петрович. Например 4 марта 1766 года состоялось представление комедии в одном действии «Зенеида», в котором принимали участие великий князь, графиня Анна Петровна в роли волшебницы, и графини Дарья Петровна и Наталья Петровна Чернышевы, причём по воспоминаниям, на четырёх участвовавших в спектакле лицах было надето бриллиантов на сумму в 2 миллиона рублей. В 1760 году императрицей Елизаветой Петровной Анна была пожалована во фрейлины с редким дозволением жить дома, а не во дворце. Анна Петровна была помолвлена с наставником великого князя Павла Петровича графом Н. И. Паниным. Но за несколько дней до свадьбы Анна Шереметева скончалась от чёрной оспы. Вот такая яркая, но короткая жизнь. Но это история. Узнать её, заинтересоваться ею, можно придя в музей и увидев тот или иной портрет или другой экспонат.
Впрочем, даже если вы не сможете узнать больше об истории экспоната или человека, то можно и просто любоваться, как например, на это колокольчик в виде розы.
Колокольчик в виде розы для вызова слуг.
Первая половина XIX века. Россия. Бронза, чеканка, золочение.
Совсем крошечный, но невероятно прекрасный. Когда-то чья-то холёная рука приподнимала его, и легко встряхивала, заставляя издавать мелодичный звон. Несколько раньше чья-то, куда менее холёная, но умелая рука создала этот миниатюрный цветок. Его так и хочется взять в руки. Впрочем, у меня это часто бывает с экспонатами, ко многим из них так и хочется прикоснуться.
Неизвестный художник XVIII века. Предположительно К.Г.Преннер (1720-1766)
Портрет великого князя Павла Петровича в младенческом возрасте.
Холст, масло.
Этот портрет приписывается кисти художника Георга Каспара Иосифа фон Преннера. Он п
риехал в Россию, ко двору Елизаветы Петровны, в 1750 году по приглашению графа Михаила Илларионовича Воронцова, вице-канцлера Российской империи, интересовавшегося литературой и науками, известного друга и покровителя Ломоносова.
Контракт был заключён на 5 лет. Заказов у модного, "заморского" художника было много. Однако, к
огда контракт закончился, граф Воронцов не захотел его возобновлять. Говорят, что он считал художника слишком вспыльчивым и плохо ладящим с людьми.
Но мы с вами не обсуждем его характер, а любуемся его творчеством. И можем чуть ближе рассмотреть прекрасные розы украшающие портрет.
Фрагмент. Портрет великого князя Павла Петровича в младенческом возрасте.
Холст, масло.
Нежно розовые, с почти прозрачными крайними лепестками они царят среди других цветов, затмевая их своей красотой. Однако век их недолог, вот уже опадают некоторые летестки, опускаясь к ногам младенца. Недолгим будет и правление Павла I. Впрочем, художник знать об этом не мог.
Шамшин Пётр Михайлович (1811-1895)
Портрет Николая Павловича Кривцова в детстве. Фрагмент.
1842. Холст, масло.
А вот удивительной красоты детский портрет. Малыш кажется живым, вот сейчас засмеётся и протянет к вам свои пухлые ручки. Про П.М. Шамшина пишут, что он был в основном церковным живописцем. Его образа и стенные картины находятся во многих петербургских церквах, в московском Храме Христа Спасителя, в гатчинском городском соборе, в Сионском соборе в Тифлисе, в церкви Ивангородской в Нарве, некоторых др. Но вот, взглядните, невероятно живой детский портрет, вызывающий невольную улыбку.
А где же розы? - спросите вы. А розы приходите искать в музей.
На этой вазе хочется уделить внимание не только королеве цветов, хотя она бесспорно великолепна, но и некоторым другим деталям вазы. Например её ножкам. Посмотрете, это ведь головы слонов!
Ваза-кашпо. 1830-1840-е. Россия. Императорский фарфоровый завод.
Фарфор, лепка, роспись полихромная над- и подглазурная, золочение, бронза, литьё, чеканка, полировка.
Помните, мы рассказывали вам о выставке Императорского фарфорового завода в Царицыно? Выставка прошла, но фотографии остались. Так что можете заглянуть к нам на и сравнить работы мастеров завода в разное время.
А сейчас посмотрим на ещё один портрет с выставки в музее Тропинина.
Неизвестный художник первой четверти XIX века.
Портрет дамы в уборе с розами и зелёной шалью.
1825. Холст, масло.
Да, ни о даме, ни о художнике мы ничего не знаем. Но это не помешает нам рассмотерть детали. Прекрасный кружевной чепец, украшенный розами и кокетливые кудряшки, из под него выглядывающие, тонкую полосу на шали, расшитую, похоже, тоже розами. Верхний рукав платья, тонкий и прозрачный, скорее всего, защищающий более нежную бледно розовую ткань нижнего рукава. Дама смотрит на нас чуть вопросительно, словно спрашивая - зачем вы меня отрываете от книги?
И совсем легко представить в доме этой дамы вот такую чернильницу в форме дыни.
Чернильница в форме дыни. 1830-е. Франция. Фабрика Жака Пти.
Фрагмент. Чернильница в форме дыни. 1830-е. Франция. Фабрика Жака Пти.
Фарфор, лепка, рельеф, роспись надглазурная, золочение.
Конечно же, это далеко не все экспонаты, которые можно увидеть на выставке. Есть ещё несколько прелестных платьев и шляпок, которые отказались фотографироваться из-за стека, отчаянно бликовавшего. Есть много прелестных мелочей, веера, сумочки, оплетёные бисером трости, шкатулки. Конечно же прекрасные портреты. А рядом в вазах стояти благоухают живые розы.
Розы живые.
Вот такие красавицы, например, выросли на даче у одной из сотрудниц музея. Невероятно крупные, красивые, ароматные. Прекрасное дополнени к экспозиции.
Приходите на выставку. Не пропустите встречу с прекрасной розой!
В рамках выставки пройдут:
* мастер-классы по декупажу и фотографии;
* лекции о сортах роз с рекомендациями по их выращиванию и размножению и многое другое.
Подробности можно найти .
Для юных художников в рамках выставки состоится художественный конкурс. Желающие принять в нем участие до 10 октября могут направить в Музей В.А. Тропинина рисунки с изображением розы, выполненные в любой технике (карандаш, тушь, гуашь, акварель, акрил, пастель, темпера и т. д.). Положение о конкурсе размещено
Портрет калмычки Аннушки
Портрет графа Николая Петровича Шереметева в детстве
Графиня Анна Петровна Шереметева — фрейлина, дочь П.Б. Шереметева; невеста наставника великого князя графа Н.И. Панина. Старшая дочь обер-камергера графа Петра Борисовича Шереметева и княжны Варвары Алексеевны Черкасской, единственной наследницы несметного состояния государственного канцлера князя А.М. Черкасского. Была любимицей родителей, по воспоминания современников была: «очаровательная женщина, имела небольшие черные глаза, смуглое оживленное лицо, маленькие, тонкие, красивые руки, но черты лица были нехороши».
Портрет графини Анны Петровны Шереметевой
Портрет Б.В. Шереметева в конногвардейском мундире. Борис Петрович Шереметев — русский полководец времени Северной войны, дипломат, один из первых русских генерал-фельдмаршалов (1701). В 1706 году первым возведён в графское Российского царства достоинство.
Анна Петровна Нарышкина, урожденная Салтыкова, жена Фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева
Княгиня Екатерина Александровна Лобанова-Ростовская, урождённая Куракина— племянница графов Никиты и Петра Паниных, сестра статс-дамы Н. А. Репниной; родная тётка князей Александра и Алексея Куракиных. Троюродная сестра императора Петра II. Екатерина Александровна, четвёртая из семи дочерей князя Александра Борисовича Куракина, обер-шталмейстера и конференц-министра и жены его, Александры Ивановны, рождённой Паниной. Получила превосходное воспитание и образование. Мать её очень любила вести светский образ жизни, поэтому всех дочерей своих рано начала вывозить. Совсем юной Екатерина была представлена ко двору, где сразу завоевала звание одной из первых красавиц.
Князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский — поручик, от которого происходят по мужской линии все князья Лобановы-Ростовские XIX-XXI вв. Принадлежал к той старшей линии рода Лобановых-Ростовских, ведущего своё начало от Владимира Мономаха, которая не блистала талантами, но известна была своим необыкновенным чадородием. Он женился в 1752 году на одной из самых красивых женщин своего времени − княжне Екатерине Александровне Куракиной, дочери обер-шталмейстера А. Б. Куракина. Супруги имели пять сыновей и двух дочерей.
Портрет неизвестной в тёмно-голубом платье
Портрет С.М. Голицына
Портрет императрицы Елизаветы Петровны
Портрет графа Шереметева с собакой
Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны
Портрет графа Петра Борисовича Шереметева
Екатерина Алексеевна Мельгунова, в браке княгиня Волконская. С 1 июля 1847 года кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (малого креста); с декабря 1848 года — статс-дама. Единственная дочь екатеринского сановника Алексей Петровича Мельгунова от брака с Натальей Ивановной Салтыковой. Была замужем за генерал—лейтенантом князем Дмитрием Петровичем Волконским.
Портрет неизвестного в красном кафтане
Наталья Борисовна Долгорукова — знаменитая мемуаристка XVIII века, одна из первых русских писательниц, дочь графа Б.П. Шереметева, жена князя И.А. Долгорукова, бабка князя И.М. Долгорукова.
Самуил Карлович Грейг — российский адмирал шотландского происхождения, отличившийся в Чесменском и Гогландском сражениях.
Портрет В.П. Шереметьевой
Портрет А.П. Зиновьева
Портрет Татьяны Александровны Ветошниковой
Портрет главного архитектора адмиралтейства Ветошникова
Портрет Анны Акимовны Лазаревой
Портрет Петра Ивановича Шубина
Портрет графини Толстой, урождённой Лопухиной
Портрет Хрипуновой, жены Козьмы Аксентьевича Хрипунова
Портрет Козьмы Аксентьевича Хрипунова, некогда переводчика и секретаря Коллегии иностранных дел.
Княгиня Мария Юрьевна Черкасская, вторая супруга князя Алексея Михайловича Черкасского. Императрица Елизавета 18 декабря 1741 года утвердила её в звании статс-дамы и наградила своим портретом.
Князь Алексей Михайлович Черкасский — русский государственный деятель, при Петре I сибирский губернатор. При Анне Иоанновне один из трёх кабинет-министров. С 1740 года — канцлер Российской империи. Богатейший по числу душ помещик России, последний в старшей линии рода Черкасских. По характеристике князя М.М. Щербатова, «человек молчаливый, тихий, коего разум никогда в великих чинах не блистал, повсюду являл осторожность»
Графиня Варвара Алексеевна Шереметева, супруга графа П.Б. Шереметева - единственная дочь канцлера князя Алексея Михайловича Черкасского от брака с княжной Марией Юрьевной Трубецкой.
Несметные богатства князей Черкасских привлекали многих женихов, которые "искали руки княжны, как Язон золотой овцы, ради богатой шкуры". Но ее гордая мать ждала для дочери какого-то сказочного принца, а сама княжна была одной из самых разборчивых невест: капризная кокетка, гордая своей красотой, знатностью и богатством, она забывала, что "время летит и более не возвращается" и заслужила названия "тигрицы" и "зверя“, данные ей хорошо знавшей ее княжной Марией Дмитриевной Кантемир. Благоразумные люди находили, что, "если она желает иметь супруга, ей нужно сделаться более ручной", и та же княжна Мария Кантемир выражала желание, чтобы "зверь сделался ручным и обратил внимание на свой возраст". За княжну Черкасскую сватались бле-стящий придворный красавец граф Карл-Рейнгольд Левенвольде и блестящий дипломат и поэт князь Антиох Кантемир; но сватовство Левенвольде расстроилось после обручения, а сватовство Кантемира так и не состоялось.
При самом воцарении Елизаветы княжна В.А. Черкасская была из фрейлин пожалована в камер-фрейлины и получила портрет Императрицы. В это время княжна достигла уже возраста, который, по понятиям того времени, был совсем безнадежен для брака. Но "зверь", наконец, сделался "ручным", а богатства князей Черкасских заменили княжне недостаток молодости. Княжне подыскали жениха, хотя и знатного, но не слишком блестящего, в лице графа Петра Борисовича Шереметева, бывшего на полтора года моложе невесты, и брак совершился, при чем графиня была пожа-лована в статс-дамы.
Оригинал записи и комментарии на
Он всегда знал, что родился в ореоле легенд о прекрасной, странной и сильной любви. Любви, которая оказалась превыше Смерти. Он рос в одиночестве. Через пять лет после смерти матери потерял отца. Лицо последнего - живое, не с портрета, - припоминал смутно, словно сквозь толщу озерной воды или размытость дождевых струй, или плотное облако тумана.
Но когда, порой, проходил вечерами по блещущим отсветами вечерней зари гулким анфиладам зал Останкинского дворца, наезжая часто в имение, - тянуло что то неодолимо - , казалось ему, что в тонком звоне хрустальных подвесок огромных люстр сохранилось хрупкое воспоминание о голосе, которого никогда не слышал.. О голосе от напоминающем ангельское пение в садах рая. Голосе матери его, Прасковьи Ивановны Ковалевой - Жемчуговой, графини Шереметьевой, умершей на 20 - ый день после его рождения.
Верная Татьяна Васильевна Шлыкова, распорядительница Фонтанного дворца, подруга покойной матушки, опекавшая его, Дмитрия, с самого младенчества, рассказывала ему о родителях не очень много, так, штрихами, отдельными репликами, фразами, намеками. Не все знала? Не хотела говорить? Не желала вспоминать? Расстравлять себя? Или понимала, что воспоминаниями мало утишится неизбывная боль его сердца и никак не утолится жаркая жажда памяти?
Бог весть, что думала бывшая балерина шереметьевского театра, до преклонный лет затянутая в корсет и сохранившая прямую спину и летящую походку.. Он не вмешивался в ее мысли, пытался понять и воскресить все сам, шагая зимними долгими вечерами по петербургским улицам, и оставляя далеко позади себя карету или возок с шереметьевскими гербами на дверцах.
Кучер уж знал эту его привычку, не гнал лошадей, послушно – неслышно тенью скользил за барином.. А тот погружался в воспоминания или просто – в их миражи - и сердцем создавал то, что ему хотелось создать – свою Вселенную, свой Мир, особый, теплый, где сверкали мягким притягательным огнем черные, агатовые глаза матери, был оживленн смех отца и радостен его голос, где слышны были звуки скрипки и клавесина, шелест нот под проворными пальцами Татьяны Васильевны и негромкий треск оплывающих свечей в витых шандалах.
Он не любил записей. Дневников почти не вел, так, строгие приметы - пометы дня, да счета, которых не любил тоже - от него пошла поговорка: «жить на шереметьевский счет» … Откуда ему было знать, что останутся книги и дневники сына его, графа Сергея Дмитриевича, продолжателя славного рода, в которых тот попытается запечатлеть малейшую черту характера, жизни, привычек, быта, нарисовать полный портрет человека, который многим казался беззрассудным, сумасшедшим из - за безмерного чувства доброты и сердечной щедрости.
Обратимся и мы с Вами, благосклонный читатель, к этим записям, рассыпанным, рассеянным по нескольким книгам С. Д. Шереметьева, может быть, и отыщем в них что – то свое, услышим какую то тихую ноту, и для нас тоже зазвучит оживший голос давно прошедшего времени?...
«Отец был натурою непростою и весьма незаурядною, - писал Сергей Дмитриевич – ему рано открылась чужая боль, так как после рождения, через двадцать дней ровно, 23 февраля 1803 года, потерял мать, а через пять лет - отца и это не могло не наложить отпечаток на нрав его, желания, привычки.. Он занимал почти всегда только одну комнату в доме. В петербургском нашем доме* (*Фонтанный дворец – автор) то была комната верхнего этажа, окнами в сад, против образной. В ней проживал он несколько десятков лет. Перегородка отделяла его кабинет от уборной* (*так называли в 18 – 19 веках гардеробные и ванные комнаты – автор) Убранство комнаты было самое простое.. Портретов не было никаких, исключение составлял только висевший около стола портрет Государя Александра Павловича с собственноручною его подписью: «Старому товарищу».
В углу, посреди комнаты стоял красного дерева киот с образами, посреди которых находился большой крест с мощами; ими перед смертью благословила отца бабушка Прасковья Ивановна.
Выезжал он очень неохотно, избегая кареты и саней, а ходил пешком ежедневно и много. Брал всегда для раздачи деньги бедным, заходил в церкви и часовни и везде его знали.
Никогда не заходил в магазины и ничего не покупал для своего удовольствия Никакой потребности в роскоши у него не было. Но когда нужно было, любил, чтобы все было широко и без заминок. Лучшим удовольствием его было помогать втайне, и не любил он, когда кто подмечал.
Отец мой, - продолжает далее Сергей Дмитриевич Шереметьев с нескрываемой гордостью и любовью, - был необыкновенно чуток ко всякому проявлению сочувствия и расположения. Простота и всего более ласковый привет привлекали его. Сухость и холодность его сжимала, самонадеянность коробила, а заносчивости – не выносил. Но когда видел сочувствие и участие, готов был привязаться горячо и искренно и в этом чувствовал потребность и успокоение..»
Успокоение проникало в душу графа Шереметьева потому, что знал он, видимо, Великий секрет Вечности Любви: Она живет лишь тогда, когда свет ее переходит в сияние Добра и теплом своем озаряет и сохраняет все.
На воротах шереметьевского Фонтанного Дворца был щит с гербом и девизом: «Бог сохраняет все».. Если подумать и вспомнить, что по библейской заповеди Бог есть – Любовь, то совсем по иному услышится смысл девиза, под сенью которого столетия жили потомки славнейшего рода России.
А жить им всегда было трудно, настолько отличались они от остальных - не древностью фамилии, ни сословным понятием чести, ни несметностью богатств, о, нет, совсем нет! Отличались Шереметьевы несгибаемостью духа, внутреннею сдержанностью и одновременно - пылкостью нрава и отзывчивостью сердца. Особенно это было заметно в Дмитрии Николаевиче – сказалось, должно быть, нечто генное – пылкая кровь неукротимого и своенравного вельможи екатерининского временеи, графа Николая Петровича и тихой, сдержанной, постоянно уходящей в себя, Прасковьи Ивановны, долгие годы бывшей просто крепостной актрисой богатого барина. Вот что писал о своем отце Сергей Дмитриевич Шереметьев:
«Он был необыкновенно вспыльчив, но держал себя «в кулаке», хотя иногда этим пользовались: нарочно доводили его до раздражения, чтобы потом заставить его жалеть о содеянном, и тогда от него можно было добиться всего как нельзя проще.. Уволить кого – нибудь было для него наказанием, но и нарушение дисциплины не мог терпеть спокойно!
Он был смешлив и, когда подмечал что – либо забавное, любил делиться впечатлениями и очень хорошо передавал иной разговор или происшествие, представляя его в лицах. Но бывали и дни, когда на него находила беспричинная тоска и грусть одолевала его. Он был мнителен, нередко придавал значение случайностям, пылкое воображение его преувеличивало действительность и он томился мыслями своими, не находя покоя. Зато, когда объяснялось недоразумение, он быстро веселел и делался счастливым и довольным.»
Его мало понимали, доброту считали - безрассудством, нелюбовь ко Двору и Монаршим милостям – гордынею, говорили частенько, что граф - неискреннен, но все это были лишь поверхностные, неглубокие суждения.. Натура его, как сильные, но тихие воды, скрывала в себе много ценного, истинно «жемчужного» , неподдельного! Был в нем некий скрытый огонь, «чистый свет от лампады», то, что привлекало к нему людей независимо от возраста и звания.
«Многие упрекали его в стремлении отдалиться, - пишет сын. – Он, действительно, избегал знакомств и встреч, особенно, в последние годы. Отчасти это объясняется тем, что ему трудно было просто показаться на улице. В Москве его стерегли на разных перекрестках, следили за его прогулками и набрасывались на него с различными просьбами и вымогательствами. Было время, когда весь воздвиженский* дом (*в Москве, на Воздвиженской улице – автор) наш, со всеми флигелями его, исключительно был занят даровыми квартирами, служащими лицами и пенсионерами. Ни одной квартиры не сдавалось внаем, а вдоль решетки дворца, выходящей на Никольскую улицу, ютились лавки торговцев старыми книгами.»
Дом на Воздвиженке всегда был полон гостей, званных и незванных, бедных и богатых, просто - приживал. Кого там только не было: художники, музыканты, чудаковатые старухи, забывшие свое имя и фамилию, но постоянно в кого – нибудь влюбленные, в том числе, и в самого хозяина!
В доме постоянно звучала музыка: Дмитрий Николаевич, сам незаурядный музыкант и композитор, деятельно опекал и поддерживал великолепный шереметьевский хор певчих и создал первую в России бесплатную музыкальную школу – с помощью друга Дмитрия Бортнянского - Дегтярева. В доме на Воздвиженке бывал композитор Варламов, и с ним вместе Дмитрий Николаевич певал романс «Пловцы» ,русские песни или же - трудные арии из хоровых кантат Бортнянского.
Однажды Дмитрия Николаевича пригласили на музыкальный вечер, по рассеянности он приехал в дом по соседству. Ошибка, конечно, быстро разъяснилась, но хозяйка дома, увидев в руках нечаянного гостя ноты для пения с красивейшею мелодией, попросила его пропеть с нею « и кончилось тем, что отец провел у нее весь вечер, его не хотели отпустить, и он вовсе не попал к тем, кто его звал!» – с улыбкою писал об этом случае Сергей Дмитриевич. Бездна шарма, сердечности и теплоты, часто искрящаяся через край, а служила графу Шереметьеву порою весьма плохую службу!
Он никогда не искал при дворе ни чинов, ни богатства, не ласкался к «сильным мира сего», но пользовался неизменною благосклонностью Александра Первого, и ходил придворный слух, что тот даже сватал графа к своей незаконной дочери от княгини Нарышкиной, княжне Софье. Но все так и осталось лишь глухим слухом!
Молодость, проведенная Дмитрием Шереметьевым среди блестящих кавалергардов, поклонников балерины Истоминой, любящих покутить и освистать блестящее представление во французском театре «на Каменном острову» никоим, не испортили цельной натуры Шереметьева – он остался самим собою – Человеком, не терпящим никакого насилия и принуждения, не признававшим никаких компромиссов с совестью.
Шереметьева никогда не могли упрекнуть ни в одном неблаговидном поступке, но его часто называли «уклончивым человеком», а после декабря 1825 года и вовсе не могли понять его постепенного «ухода в тень» от Двора, хотя все объяснялось довольно просто и одновременно - сложно: положением своим и Честью дворянской он был поставлен «Царю на службу», родственными узами же - связан со многими « сиятельными мятежниками» , а по нравственным убеждениям своим - никак не мог оправдать ни пролития крови, ни насилия, с которого началось новое царствование.
14 декабря 1825 года он должен был скакать на Сенатскую площадь с тем, чтобы вывести свой полк на усмиреиие восстания и ударить по мятежникам картечью. Но граф предпочел остаться в стороне от вмешательства в кровопролитие, да, благо, тут и лошадь его, испугавшаяся свиста пуль и криков раненных людей, захромала, потом взвилась на дыбы и едва не сбросила седока. Увидев, как барону Веллио картечью оторвало руку, Шереметьев бросился помогать конногвардейцу, и вместе с ним вернулся в Фонтанный дворец, сказавшись больным горячкою. От нервного потрясения он, действительно, опасно заболел.
По всей вероятности, именно с того дня стал избегать Дмитрий Николаевич явного царского благоволения и царских милостей, хотя Николаю Первому очень нравился образованный, безупречно – светский красавец - граф и, на первых порах, Император приблизил его к себе, назначил даже флигель - адьютантом, и поднимал на дворцовых ужинах бокалы с вином за его прекрасную жену, Анну Сергеевну Шереметьеву.
Дмитрий Николаевич женился по страстной любви на своей дальней родственнице, блистательной музыкантше,большой поклоннице Листа и Шопена, которые, будучи на гастролях в России, играли на больших музыкальных вечерах в ее доме и считали для себя огромной честью быть знакомыми с ней! Фредерик Шопен посвятил ей прекрасный этюд «Листок из альбома». Анна Сергеевна изумительно пела и вообще - была прелестным человеком редкой души и еще более редкой красоты, на которую неосторожно и загляделся Властитель России и Владетель самого большого в Империи «гарема» из жен царедворцев и русской знати!
Дмитрий Николаевич, мгновенно заметя сие пылкое венценосное внимание, подал внезапно в отставку, вызвав этим неописуемый гнев Государя и.. спокойно удалился в свое великолепное поместье Кусково! Там с прекрасною графиней они мирно пережидали «царскую грозу – немилость», занимались обустройством имения, тратили огромнейшие суммы на благотворительность, давали красивейшие музыкальные вечера и концерты и каждый год, в Странноприимном доме, в Москве, на Сухаревской, разыгрывали неустанно огромную беспроигрышную лотерею для сотен невест – бесприданниц, по завещанию бабушки - графини - певицы, Прасковьи Ивановны Шереметьевой, чья воля свято и неуклонно исполнялась всеми: в поздней ветке рода Шереметьевых эту Женщину и Артистку от Бога почитали трепетно потомки, внуки и правнуки, как Ангела – хранителя сиятельной Фамилии!
Графиня Анна Сергеевна, милая, умная и внимательная ко всем в своем обширнейшем семействе, расцветала блестящей красотою счастливой замужней женщины. Стала матерью – в 1844 году родила Дмитрию Николаевичу сына Сергея, наследника родового титула Шереметьевых., очень похожего на нее внешне.
А в 1849 году… внезапно скоропостижно скончалась при невыясненных обстоятельствах. Как ни горько и страшно это говорить, но скорее всего, графиня Анна Сергеевна Шереметьева была отравлена кем то из поваров по наущению завистников и противников графа Дмитрия Николаевича. Она была женою богатейшего человека в России - после Императора,- вокруг ее имени всегда плелись интриги и сплетни, всегда было множество недовольных «широтою натуры» и благосердием четы Шереметьевых, многим все это «застило глаза» пеленою злобы. Ничего неизвестно доподлинно, кроме одного: однажды за ужином в Кусково, во время отсутствия Дмитрия Николаевича, – тот был по делам в Санкт –Петербурге – графине подали бульон, она съела его, почернела на глазах, и тут же упала замертво!
На истошные крики прислуги тотчас прибежал домашний врач, но было поздно.
Дмитрия Николаевича почти сокрушила внезапная смерть жены. Он заперся у себя после похорон, сутками не выходил из кабинета, отдавая только краткие распоряженния относительно маленького Сережи. Никакого дознания по делу об отравлении ее сиятельства графини не было. На том настоял сам Дмитрий Николаевич, и при Дворе, скрепя сердце, с ним согласились. Трудно теперь понять логику поступка графа, безмерно любящего жену, но он был верующим человеком и даже - фаталистом и считал, что право карать и судить имеет только Господь Бог, более – никто, и за все воздается людям по делам их, рано или поздно!
Какое то время спустя Дмитрий Николаевич вновь женился – на вдове - дворянке Александре Григорьевне Мельниковой, надеясь, вероятно, подарить мать маленькому Сереже. Благое желание это не сбылось, а превратилось в еще одно горькое полупредание – полубыль рода Шереметьевых. Впрочем, это предание так зловеще реально и даже - современно, что не хочется и называть, то, что произошло дальше, таким вот словом!
О второй графине Шереметьевой неизвестно совершенно ничего, кроме того, что она пыталась властно отобрать у единственного сына Дмитрия Николаевича, Сережи, все права на огромное наследство, и почти уговорила мужа написать завещание в пользу ее собственного сына от первого брака, Александра. Как узнаваемо, как банально, и как трагично, не правда ли. Умнейший и обаятельнейший человек не устоял перед женским коварством, лестью, хитростью, слезами, чем еще…..?
Обладая пылким и благородным сердцем Шереметьев мог и влюбиться и увлечься, но такая Любовь, в свете которой родился когда - то он сам, и которая озарила потом лучшую половину его жизни, встречается не часто, увы!
Неизвестно, чем бы закончилось все это, и куда завели бы Дмитрия Николаевича чары и уговоры второй супруги, но он как то вовремя одумался. Почти вовремя. По завещанию, в качестве майората* (*неделимого имущества, передающегося старшему в роду – автор.) , Сергею Дмитриевичу отошло только имение Михайловское, все остальное он приобрел у сонаследников, выкупая имения по долговым распискам..
Увы, Александр Мельников , не обладал тем природным высоким чувством Чести, которое было присуще представителям рода Шереметьевых, что тут сделаешь!
Последние годы жизни Дмитрий Николаевич жил отдельно от супруги в тяжелом для него от былых воспоминаний Кускове. Но уезжать оттуда никак не хотел, считая свое затворничество, напряженную внутреннюю, духовную жизнь – неким искуплением, покаянием, Крестом – за все прегрешения прошлого! Ни на минуту не прекращал он дел милосердия и меценатства, на его деньги выстраивались прекраснейшие храмы и часовни, содержались бесчисленные богадельни и приюты. Супруга же его, графиня Александра Григорьевна жила в одиночестве, в роскошном имении Шереметьевых Высокое под Смоленском. Окрестные жители не взлюбили ее, считая что она обладала гордым и заносчивым характером и черствейшим сердцем. Поговаривали, что владела она и некими колдовскими чарами и знаниями, да и похожа была позднее весьма на знаменитую «Пиковую даму» - старую графиню Пушкина, но все это сохранилось лишь в глухом ропоте молвы, которая как то не была особо словохотлива по отношению к «новой Шереметьевой» – на удивление! « Своевольная графиня» умерла почти в полном забвении. В архивах Смоленска о ней мало что известно, историки о ней почти не говорят, и никто из них не посвящает ей ни кропотливых исследований, ни романтических повествований..
Немного жаль! Еще одна нераскрытая тайна Шереметьевых, еще один ускользнувший навсегда образ..
А, впрочем, может быть, это и есть, то самое «за все воздастся» в которое столь фатально верил Дмитрий Николаевич Шереметьев? Кто знает? Кто может судить? Кроме Господа Бога?
Всевышний судил «Своею мерою» и самого Дмитрия Николаевича. Окруженный множеством слуг и докторов в нелюбимом им Кускове, он все – таки умер в одиночестве: ступил на порог кабинета и упал.. Случилось это 12 сентября 1871 года.
«Крестьяне несли его на руках через всю Москву, к пути следования в Александро – Невскую Лавру, где, согласно завещанию, погребен он был рядом с отцом и матерью, графиней Прасковьей Ивановной. Когда он лежал в гробу, черты лица его выпрямились, и меня поразило сходство его с нею! – писал с горечью Сергей Дмитриевич Шереметьев.
Мне, кропотливому биографу, изучавшему немногочисленные страницы жизни Дмитрия Николаевича Шереметьева показалось, что похож он был со своею матерью не только лицом, но и Судьбою, озаренной светом Любви, пусть и трагическим, но - Светом, перевоплощенным в конце жизни в покаянное Милосердие с оттенком неизбывной горечи!
Любовь в роду Шереметьевых часто ходила об руку с Горечью. Можно увидеть это, проследив внимательно их Судьбы.
Но иначе они не были бы - Шереметьевыми, водрузившими на ворота своего дворца герб со словами «Бог сохраняет все!» А если Бог есть - Любовь, то именно Она и сохранила для нас, потомков, неискаженными черты того, о котором я Вам сейчас рассказала..
12 июля 2003 года. 
___________________________________________________
*Статья написана специально для сайта «Пиплз Хисториз».
** В ходе работы над данным очерком, в качестве источника мемуаров С. Д. Шереметьева использована книга А. И. Алексеевой «Кольцо графини Шереметьевой». (Личное собрание автора)
Хочу рассказать о одной из дочерей графа Шереметьева - Наталье. Почему? - Меня очень заинтересовала ее судьба. Те жертвы, на которые она пошла ради любви своей, и вся ее нелегкая жизнь, достойны того, что бы потомки ее и не только? знали бы о судьбе этой замечательной женщины.
Фельдмаршал, боярин,граф Борис Петрович Шереметьев, сподвижник великого Петра I , был женат дважды.От первого бракас Евдокией Петровной Чириковой, у него было трое детей- Константин, Михаил и Анна.
В 1712 году граф Борис после всех своих военных подвигов, решил удалитсяот мира и постричься в монахи Киево-Печерской Лавры, но царь Петр не только отказал ему в этом желании но и обязал женится. В невесты была выбрана Анна Петровна Нарышкина, урожденная Салтыкова, для которой это тоже был второй брак. В этом браке детей было пятеро: Петр (1713), Наталья (1714), Сергей (1715), Вера (1716) и Екатерина (1718).
Наталья Борисовна родилась 17 января 1714 года, когда ее отцу исполнилось 62 года! Свое детство она провела в доме Шереметьевых на Фонтанке.Позже она писала: «… Молодость несколько помогала терпеть в ожидании в предбудущем счастия; думала еще: будет и мое время, повеселюсь на свете; а того не знала… что надежда на будущее обманчива бывает…»
Наташа Шереметева, девочка резвая и веселая, была утешением отца и матери и надеждою их в старости.
Шурман. Портрет фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметьева
Поговаривали,что видели молодую графиню часто на вечерних зорях в санях, одну, стояла она на берегу реки, смотрела на воду, будто дула, да на месяц, еще бледный в свете первых звезд. А потом и в лавке травника старого видали не раз красавицу - барышню: перебирала она легкими перстами травы пахучие, столетние, да шептала что то над ними: не то молитву, не то ворожбу какую - ей то нетрудно, небось, с детства, кроме нянюшек, мадама заграничная, шведка Мария Штрауден, воспитывала, иноземности - премудрости научила! Несколько наречий иноземных знала упрямая графинюшка, среди них и греческий - мудрецу придворному впору али - клиросному певчему! Семья была дружная, веселая, оттого и характер маленькой Наташи был мягким и уступчивым. Но и горя познала сызмала не мало - рано потерялародителей - отца - в пять лет, мать - в четырнадцать.
"Я осталась малолетна после отца моего, не больше, как пяти лет, однако я росла при вдовствующей матери моей во всяком довольстве, которая старалась о воспитании моем, чтоб ничего не упустить в науках и все возможности употребляла, чтобы мне умножить достоинств".
Любимая матушка, столь лелеявшая ее, Анна Петровна умерла летом 1728 года, и Наташа осталась круглой сиротой.
Она чувствовала себя одиноко среди родственников, мечтавших поскорее выдать ее замуж, чтобы оставить заботы о ней. Единственной родственной душой для нее оставалась «мадам», заботам которой вверила ее умирающая матушка. И действительно, мадам настолько была предана Наташе, что, когда ту отправили в ссылку, не оставила ее в несчастии и самоотверженно заботилась о ней, а при расставании, когда уже ей, иностранке, нельзя было следовать за госпожой, горько страдала.
И вот Наталья Борисовна осталась сиротой четырнадцати лет и «всех компаний лишилась», по ее собственному выражению. Предоставленная сама себе, она могла по-разному вести себя, никому до нее дела не было, а тогда в ходу были разные тайные встречи и увеселения. Но Наташа рассудила иначе: «Пришло на меня высокоумие, вздумала себя сохранять от излишнева гуляния - тогда очень наблюдали честь... Я свою молодость пленила разумом, удерживала на время свои желания в рассуждении о том, что еще будет время к моему удовольствию, заранее приучала себя к скуке. И так я жила после матери своей два года. Дни мои проходили без утешки».
Но время шло… Наталья подрастала, расцветала и вскоре вокруг юной красавицы стали тучами виться женихи.
Она прекрасно осознавала свою миловидность, девичью красоту и свежесть, к тому же знала о том, что она едва ли не самая богатая невеста в России. «Я очень была счастлива женихами», - напишет она в своих «Записках». Но держала она себя строго, о чем не могли не знать московские свахи. «Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого, в нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна».
И вот долгожданный миг настал - к ней посватались. Среди толп почитателей, окружавших ее, зоркий глаз красавицы выделил двадцатилетнего князя Ивана Долгорукого, любимца императора Петра I и брата государыни-невесты (В год своей смерти император ПетрII, обручился с княжнойЕатериной Долгорукой, в следствии козней Долгоруковых при дворе, целью которых было захватить власть при молодом имераторе, но об этом чуть ниже).
Вся сфера небесная для меня переменилась», - вспоминала она об этих днях много лет спустя. Она не была знакома с ним до сватовства, но вряд ли не знала о его похождениях в Москве. Но ни словом не обмолвится она об этом горьком знании, да и видно по словам ее, что влюблена она в него была с первого взгляда. Женихбыл хорош собой, весел, к тому же умел нравиться. Чего же еще было желать?«Думала, я - первая щастливица в свете, потому что первая персона в нашем государстве был мой жених, при всех природных достоинствах имел знатные чины при дворе и в гвардии. Я признаюсь вам в том, что я почитала за великое благополучие, видя его к себе благосклонность; напротив тово, и я ему ответствовала, любила ево очень, хотя я никакова знакомства прежде не имела... но истинная и чистосердечная ево любовь ко мне на то склонила».
Многие историки подвергали сомнению искренность чувств Долгорукого к Наталье Борисовне, мол, знал он и об ее богатстве, был и охоч до женского пола. Но уж очень искренни слова и наблюдения Натальи Борисовны. «Казалось, ни в чем нет недостатку. Милой человек в глазах, в разсуждении том, что этот союз любви будет до смерти неразрывной, а притом природные черты, богатство; от всех людей почтение, всякой ищет милости, рекомендуютца под мою протекцию». Природные черты - это, конечно, хорош собой, да к тому же еще богат, а еще велеречив и сумел рассказать о любви до самой смерти, рассказать искренне, без коварства. Но еще очень важно, что и к Наташе отношение всех окружающих изменилось, раньше никто и не замечал, теперь же все добивались протекции, заглядывали в глаза. «Все кричали: «Ох, как она щаслива!» Моим ушам не противно было это эхо слышить». Дочке фельдмаршала, юной графине, конечно, весьма лестно было прельстить такого жениха. К тому же, несмотря на дурные наклонности князя Ивана, многие отмечали в нем простоту, душевность и отсутствие коварства.
Жених требует отдельного рассказа.
Внук Великого Петра, цесаревич Петр подрастал, и ему требовались наперсники из хороших семей для игр. Тут-то и произошло знаменательное событие - ко двору цесаревича был послан камер-юнкером семнадцатилетний Иван Долгорукий, юноша не по годам развитый, весьма красивый, уже многое повидавший, так как долгое время жил в варшавском доме своего деда, знаменитого петровского дипломата Г.Ф. Долгорукого. Здесь он насмотрелся на жизнь двора польского короля Августа II, любителя роскоши и всяческих развлечений. Несомненно, именно там Иван приобрел и весьма галантные манеры, и умение обращаться с дамами, и научился обхождению с разными людьми. Его отец Алексей Григорьевич, человек весьма недалекий, но с большими амбициями, был вряд ли доволен таким назначением сына. Но все же Иван был приставлен к особе царского рода, да к тому же еще со всеми законными правами на престол, и батюшка втайне надеялся на будущую фортуну, способную поднять семейство родовитых Долгоруких на небывалую высоту.
Похоже, что дружба цесаревича Петра и Ивана Долгорукова была искренней. Петр, десятилетний мальчишка, конечно, с восторгом взирал на многоопытного Ивана, который играл с ним, был хорошим рассказчиком, приучал его к охоте, был неистощим на выдумку в развлечениях и забавах. Меншиков заметил это сближение и поспешил удалить князя Ивана от царевича, отправив поручиком в армейский полк.
После смерти Императрицы Екатерины страсти накалились. Меншиков желая оставить за собой власть и имея на это разрешение покойной Екатерины, хотел поженить юного Петра и свою дочь Марию. Но дни его уже были сочтены. И хотя в начале царствования светлейшему пожаловали звание генералиссимуса и состоялось уже обручение Петра с Марией, однако настойчивым просьбам императора о возвращении к нему Ивана Долгорукого, давнего сердечного друга, пришлось все же уступить.
Именно князь Иван и вся Долгоруковская партия сыграли главную роль в низвержении «прегордого Голиафа» - князя Меншикова. Конечно, за столь решительными действиями императора стояла воля могущественных Долгоруких. Иван Алексеевич Долгорукий сразу после удаления Меншикова стал майором гвардии, обер-камергером и кавалером орденов Александра Невского и Андрея Первозванного. Иван Долгорукий был неразлучен с царем, а у их клана возникла идея сосватать царю новую невесту, сестру Ивана, дочь Алексея Григорьевича, княжну Екатерину.
ЕКАТЕРИНА ДОЛГОРУКАЯ
По Москве из уст в уста ходили слухи о похождениях царя вместе с Иваном, которого вряд ли можно было назвать образцом добродетели. Знаменитый князь М.М. Щербатов, историк и обличитель нравов своего времени, писал: «Окружающие однородны и другие младые люди, самим распутством дружбу его приобретшие, примеру его подражали, и можно сказать, что честь женская не менее тогда была в безопасности в России, как от турок во взятом граде».
Иоганн Пауль Людден. Портрет императора Петра II. Конец 1720-х гг. Русский музей
Против обручения Петра и Екатерины Долгорукой былимногие вельможи двора. Испанский посланник де Лирия в ноябре 1729 года сообщал в Мадрид о важной новости: «Вчера царь в присутствии великого канцлера графа Головкина, вице-канцлера барона Остермана и других министров и магнатов этого двора (которые имели предварительное приказание быть в доме князя Алексея Долгорукова) дал слово вступить в брак с княжной Екатериной, старшей дочерью сказанного Алексея. И так как в ближайший вторник именины сказанной принцессы, то уверяют, что в этот день будет совершено обручение с обычной торжественностью. Эта новость весьма поразила многих, даже тех, которые живут в круговороте министерства и двора, потому что хотя и предполагали, что это может случиться, но не думали, чтобы это могло состояться так скоро... Весьма недовольны все русские магнаты, которые не могут скрывать своего неудовольствия, что дом Долгоруких делается таким сильным». Отец Ивана все-таки добился своего, обручив четырнадцатилетнего императора со своей восемнадцатилетней дочерью, но Москва роптала, и во время обручения к дворцу были стянуты войска, а гвардейцы, которыми командовал Иван Долгорукий, стояли даже в помещении. Свадьба была назначена на 19 января 1730 года.
Желая остепениться вместе со своим душевным другом, присматривал себе невесту и Иван Долгорукий. Много всяких особ женского полу было бы счастливо отдать сердце и руку этому красавцу, еще более родителей готовы были отдать своих дочерей за всесильного фаворита царя. Однако за обручением царя последовала новость о том, что и Иван сделал предложениенашей героине - Наташеньке Шереметевой.
Предложение князя Ивана было с радостью встречено и родственниками графини, которые стремились породниться с могущественным и приближенным к царю кланом Долгоруких. Они скоро обсудили все брачные статьи будущего брака, и накануне Рождества, в конце 1729 года, состоялся торжественный обряд обручения, сговор, Ивана и Натальи в присутствии царя, всей императорской фамилии, невесты императора Екатерины, иностранных министров, придворных и многочисленных родственников с обеих сторон. Обручение проводили один архиерей и два архимандрита, все комнаты были заполнены гостями. Обручальные кольца стоили по тем временам неимоверных денег, перстень Натальи - шесть тысяч, а перстень Ивана - двенадцать тысяч рублей. Кроме того, одарили их несметными подарками, богатыми дарами, бриллиантовыми серьгами и украшениями, «часами, табакерками и готовальнями и всякою галантерею», а еще подарили «шесть пуд серебра, старинные великие кубки и фляши золоченые», столько всего, что Наталья едва могла это принимать. Все, что можно было придумать для увеселения гостей, было сделано. На улице собрался народ, закрыв выход для всех карет, и радостно приветствовал дочь фельдмаршала.
«Казалось мне тогда по моему молодоумию, что это все прочно и на целый мой век будет, а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного, а все на час» , — вспоминая те времена, писала Наталья Борисовна.
В день, когда должны были состоятся две свадьбы - императора с Екатериной Долгорукой и Ивана с Натальей - Петр II умер. В тревоге и слезах наблюдала Наташа развитие событий. ««Как скоро эта ведомость дошла до ушей моих, что уже тогда было со мною — не помню. А как опомнилась, только и твердила: ах пропала, пропала! Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, чево было и мне ожидать» , - пишет она.Все родственники съехались к ней в дом, жалея об ее участи и уговаривая ее не губить свою молодость и отказать своему жениху, так как взошедшая на престол Анна Иоанновна особо не жаловала род Долгоруких.«Правда, что я не так много дурного думала, как со мной сделалось… Мне тогда казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь, или имение…»
Уже был подготовлен и новый жених, который, как утверждали, «не хуже ево достоинством», разве только не в тех чинах, но любовь Наташи оказалась крепче дворцовых интриг и она не согласилась отказаться от любимого.
«Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за нево шла, а когда он стал нещаслив, отказать ему. Я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы севодни любить одново, а завтре - другова... я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чево я за нево пошла, не дала в том безумия Бога; Он тому свидетель, все, любя ево, сносила, сколько можно мне было, еще и ево подкрепляла».
Наталья Борисовна, нисколько не колебалась, решившись на тяжкую участь. После смерти Петра князь Иван кинулся к своей невесте и нашел в ней такое участие, что был растроган душевно, «жалуясь на свое нещастие». «И так говоря, плакали оба и присягали друг другу, что нас ништо не разлучит, кроме смерти». Душевные силы Натальи Борисовны были настолько развиты и сильны, что со всей страстью молодого верного сердца она произнесла священную клятву многих поколений русских женщин: «Я готовая была с ним хотя все земные пропасти пройтить». Читая эти строки через два столетия после их написания, не на секунду не сомневаешься, что клятву эту сердечную юная пятнадцатилетняя девушка выполнит всенепременно. Даже если это будет стоить ей жизни. Но что гораздо сложнее, так это не пойти ради любимого на смерть, а пройти с ним рядом «все земные пропасти», не опуская рук и не впадая в отчаяние.
ИВАН ДОЛГОРУКИЙ
Каждый день приезжал к ней князь Иван, но вряд ли можно было предположить, что то ездит жених к невесте. «Только и отраду мне было, когда ево вижу; поплачем вместе, и так домой поедет». Тяжелые эти дни сблизили их. «Куда какое это злое время было! Мне кажетца, при антихристе не тошнее того будет. Кажетца, в те дни и солнце не светило».
5 апреля 1730 года в подмосковном имении Долгоруких Горенки, где так часто бывал император и где все было приготовлено, казалось, для увеселения, - и палаты каменные, и пруды великие, и оранжереи богатые, - состоялась грустная свадьба. Невесту сопровождали лишь две старушки из свойственников, старший брат болел оспою, младший, любимый, жил в другом доме, бабушка умерла, ближние родственники все отступились, а дальние и раньше того отказались. Какая разница с обручением - там все кричали: «Ах, как она щаслива!», а тут все провожают и все плачут. Приехала Наташа в дом свекра вся заплаканная, света не видела перед собой. Там встречала ее вся семья Долгоруких. После венчания в церкви всего три дня было покоя, а на третий день приехал в Горенки сенатский секретарь и объявил указ императрицы ехать в дальние пензенские деревни и там ждать дальнейших указов. Отец и сын пришли в растерянность, а молодая княжна Наталья Борисовна собрала все свои силы и вместо новых слез даже давала им советы, уговаривала: «Поезжайте сами к государыне, оправдайтесь». Свекор был удивлен ее смелостью и решительностью, но отнес это к юношескому малодумию. И хотя все уже было решено, она отправилась с визитами, чтобы разузнать суть дела. То были ей «свадебные конфекты» от императрицы. Вернувшись с визитов, она застала всех спешно собирающимися, так как вышел новый указ в три дня выехать в ссылку.
«Обоим нам и с мужем было 37 лет… Я думала… что очень скоро нас воротют». Родные не приехали проститься. «Итак, мы, собравшись, поехали. С нами собственных людей было десять человек да лошадей его любимых верховый пять… едем в незнакомое место, и путь в самый разлив, в апреле месяце… со мной поехала моя мадам, которая за маленькой за мной ходила, иноземка, да девка, которая при мне жила».
Тяжко пришлось Наталье Борисовне, слишком молода была для таких испытаний, только вошла в незнакомую семью и принуждена была ехать с ними в ссылку. Не было у нее и практического опыта, не взяла с собой ничего дорогого, все подарки, шубы, драгоценности отослала брату на сохранение. Никто не научил ее, как собраться. Золовки прятали золото, украшения, она же только ходила за мужем, «чтобы из глаз моих никуда не ушел». Брат прислал ей тысячу рублей на дорогу, она же взяла себе только четыреста, остальные отослала назад, приготовив еще мужу тулуп, себе шубу и одно черное платье. После поняла она свою глупость, да было поздно. Взяла еще с собою царскую табакерку, на память о государевой милости. Дорогою узнала княжна, что едет на своем коште, а не на общем. Так что на долгие-долгие годы родной ей стала семья Долгоруких, такая не похожая на ее собственную.
«Подумайте, каковы мне эти вести; лишилась дому своего и всех родных своих оставила; я же не буду и слышать об них, как они будут жить без меня; брат маленькой мне был, который меня очень любил; сестры маленькие остались. Боже мой!.. Думаю, я уже никого не увижу своих… руки помощи никто мне не подаст; а может быть, им там скажут, что я уже умерла, что меня и на свете нет; они только поплачут и скажут: лучше ей умереть, а не целый век мучаться».
Подороге к пензенским деревням случилось много всякого: ночевали в болоте, муж чуть не погиб... «сделался великий ветер, буря на реке, гром, молния — гораздо звончее на воде, нежели на земле… судно вертится с боку на бок, как гром грянет, так и попадают люди». Случалась и тихая погода, «тогда сижу под окошком в своем чулане; когда плачу, когда платки мою, вода очень близка… а бедная свекровь моя так простудилась от этой мокроты, что и руки и ноги отнялись, и через два месяца живот свой окончила». Немало вытерпеть пришлось, когда путь лежал через горы. «Эта каменная дорога, я думала, что у меня сердце оторвет, сто раз я просилась: дайте отдохнуть! никто не имеет жалости».
Но это было только начало горестей. Не прожили они и трех недель в деревнях, как вдруг прибыли офицер гвардии и солдаты.
На одной из остановок Наталья Борисовна узнала, что дальше их повезут «водой» на готовящемся специально для этого судне, и ей придется расстаться со своей воспитательницей и прислугой. «Моя воспитательница, которой я от матери своей препоручена была, не хотела меня оставить… ходила на… судно… все там прибирала, обивала стены, чтобы сырость не прошла, чтобы я не простудилась…» Своей воспитаннице отдала она свои последние деньги, «сумма не очень была велика, шестьдесят рублей, с тем я и поехала». Прощание было тяжелым, «ухватились мы друг за друга за шеи, и так руки мои замерли, и я не помню, как меня с нею растащили».
Не успели опомниться, объявлено было о новой ссылке, в дальний город. Но куда - не сказали. Со слов мужа узнала «под жестоким караулом везти их в дальние города, а куда, не велено сказывать» После этого известия - и когда выяснилось, что везут их в Березов, который отстоит от столицы на 4 тысячи верст - Наталья Борисовна ослабела и лишилась чувств.
«Великий плач сделался в доме нашем; можно ли ту беду описать? Я не могу ни у кого допроситься, что будет с нами, не разлучат ли нас… Велели наши командиры кареты закладывать; видно, что хотят нас везти, да не знаю, куда. Я так ослабла от страху, что на ногах не могу стоять». Князь Иван испугался, что она умрет, и всячески ухаживал за ней. Но Наталья Борисовна собрала все силы свои. Любовь спасла ее от отчаяния.
«Истинная ево ко мне любовь принудила дух свой стеснить и утаивать эту тоску и перестать плакать, и должна была и ево еще подкреплять, чтоб он себя не сокрушил: он всево свету дороже был. Вот любовь до чево довела: все оставила, и честь, и богатство, и сродников, и стражду с ним и скитаюсь. Этому причина все непорочная любовь, которою я не постыжусь ни перед Богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моем был. Мне казалось, что он для меня родился и я для нево, и нам друг без друга жить нельзя ».
Такое объяснение в любви к мужу, которого уже давно не было в живых, Наталья Борисовна написала через много лет, в глубокой старости.
«Я по сей час в одном разсуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моево, что Он мне дал знать такова человека, который тово стоил, чтоб мне за любовь жизнию своею заплатить, целый век странствовать и всякие беды сносить. Могу сказать - безпримерные беды...»
Затем снова пересели на судно. «Оно было отставное, определено на дрова… какое случилось, такое и дали, а может быть, и нарочно приказано было, чтоб нас утопить, однако, как не воля Божия, доплыли до показанного места живы».
Да, то действительно были «безпримерные беды». Вся семья Долгоруких была лишена званий, орденов и имуществ и отправлена в ссылки. На долю князя Алексея Григорьевича с женой Прасковьей Юрьевной, сына Ивана с женой Натальей Борисовной, сыновей Николая (18 лет), Алексея (14 лет), Александра (12 лет) и дочерей Екатерины (18 лет, царской невесты), Елены (15 лет) и Анны (13 лет) выпала ссылка в Березов, суровый северный городок в 1066 верстах от Тобольска, недалеко от современного Сургута, окруженный дремучей тайгой и пустынными тундрами, стоящий на крутом берегу реки Сосьвы близ впадения ее в Обь. Здесь зима длилась восемь месяцев в году, погода отличалась непостоянством, воздух был сырой и туманный, свирепствовали жестокие бураны, а от мороза лопались стекла в домах.
«Не можно всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла… До такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, и носить нечева, ничево не продают, ниже калача».
По недостатку помещений в остроге, в котором сидел до них светлейший князь Меншиков, князю Ивану с женой выделили дровяной сарай, наскоро перегороженный и снабженный двумя печками. Именным приказом императрицы Долгоруким было строжайше запрещено общаться с местными жителями, иметь бумагу и чернила и выходить куда-либо из острога, кроме церкви, да и то под надзором солдат. Надзор над пленниками был поручен специальной команде солдат сибирского гарнизона из Тобольска под началом майора Петрова. Содержание узников было самое скромное, по одному рублю на каждого ежедневно, а продукты в Березове были очень дороги. Для примера, пуд сахара стоил 9 руб. 50 коп., что было по тем временам ценой непомерной. Долгоруковы терпели большую нужду, ели деревянными ложками, пили из оловянных стаканов. Женщины занимались рукоделием, мужчины забавлялись утками, гусями и лебедями, которых разводили на острожном дворе.
Приставленный офицер, относившийся к арестантам как к преступникам, «однако со всею своею спесью ходил к нам обедать».
Семья Долгоруких не была дружной, часто они ссорились и пререкались друг с другом, говорили много бранных слов. Об этом доносили даже императрице, которая в 1731 году издала специальный указ: «Сказать Долгоруковым, чтоб они впредь от ссор и непристойных слов конечно воздержались и жили смирно, под опасением наистрожайшего содержания».
В Березове 2 апреля 1731 года, у Долгоруковой родился сын Михаил, и мать вся отдалась его воспитанию. Первые годы пребывания в Березове прошли для Долгоруковой довольно сносно, потому что тягости ссылки смягчались для нее любовью мужа и привязанностью к сыну.
Особенно он сошелся с флотским поручиком Овцыным, через которого и принял свою погибель. Они часто вместе кутили, и вино развязывало язык князя. Он проговаривался о многом, неосторожно и резко отзывался об императрице, о цесаревне Елизавете Петровне, о придворных. Последовали доносы и строжайшее предписание не выходить из острога. Но все по-прежнему навещали их, и в числе прочих был приехавший таможенный подьячий Тишин, которому приглянулась «разрушенная» царская невеста княжна Екатерина. Однажды напившись, Тишин высказал ей свои желания, а оскорбленная княжна пожаловалась Овцыну. Тот со своими знакомцами наказал обидчика, жестоко избив. Тишин поклялся отомстить и отправил донос сибирскому губернатору, в котором обвинял Долгоруких и майора Петрова с березовским губернатором в послаблении узникам. Тогда отправили в Березов в 1738 году капитана сибирского гарнизона Ушакова с тайным предписанием под видом лица, присланного по повелению императрицы для улучшения положения Долгоруких, разузнать все об их жизни. Он сумел войти ко многим в доверие, узнал все, что ему было нужно, а по его отъезде был получен строжайший приказ из Тобольска - отделить князя Ивана от сестер, братьев и жены и заключить его в тесную сырую землянку. Там ему давали грубой пищи лишь столько, чтобы он не умер с голоду. Наталья Борисовна выплакала у караульных солдат дозволение тайно по ночам видеться с мужем через оконце, едва пропускавшее свет, и носила ему ужин.
Но новые испытания ждали ее. Темной ночью августа 1738 года к Березову подплыло судно с вооруженной командой. На него в полной тишине препроводили князя Ивана Алексеевича, двух его братьев, воеводу, майора Петрова, Овцына, трех священников, слуг Долгоруких и березовских обывателей, всего более 60 человек. Никто не знал, куда их везут. Их привезли в Тобольск к капитану Ушакову, который учинил над ними следствие, по тогдашнему обычаю «с пристрастием и розыском», то есть с пыткою. Девятнадцать человек были признаны виновными в послаблениях Долгоруким и потерпели жестокую кару: майора Петрова обезглавили, других били кнутом и записали в рядовые в сибирские полки.
Через 2 месяца после того, как Ивана забрали, у Долгоруковой родился второй сын, Димитрий. Он страдал впоследствии нервным расстройством, что, быть может, объясняется нравственным потрясением его матери, испытанным ею во время увоза мужа.Вообще у нее в ссылке родилось еще несколько детей, но все умерли, кроме Михаила и Дмитрия, от стужи и крайне плохого питания.
Князь Иван подвергся особым пыткам, во время следствия содержался в тобольском остроге в ручных и ножных кандалах, прикованным к стене, истощился нравственно и физически и был близок к умопомешательству. Он бредил наяву и рассказал неожиданно даже то, о чем его не спрашивали - об истории сочинения подложного духовного завещания Петра II. Это дало новый ход делу, были взяты дяди князя Ивана, князья Сергей и Иван Григорьевичи и Василий Лукич Долгорукий. Всех их привезли в Шлиссельбург, а затем в Новгород, подвергли пыткам и затем казнили. На допросах обо многом говорил, а более всего - о любви своей к жене, Наталье Борисовне, оставшейся в Сибири без вести о нем. Считал себя князь пред нею непомерно виновным, просил Бога защитить ее, и все бормотал Молитву хранительную, дух укрепляющую. В день ужасной казни своей на Скудельническом поле, в Москве, Иван Алексеевич вел себя мужественно, исповедавшись и причастившись, надел чистую рубаху.
Когда палач отсек ему правую руку - читал псалом, и продолжал чтение сие, пока не потерял сознание от немыслимой боли. Палач тогда уж начал рубить правую ногу.
Последними словами князя Долгорукого были: «Благодарю тебя, Господи, что сподобил мя познать милость Твою!». Страшной казни подвергли князя Ивана - его колесовали 8 ноября 1739 года на Скудельничьем поле близ Новгорода. Теперь здесь стоит церковь во имя Св. Николая Чудотворца, построенная в царство Екатерины II родственниками казненных. Слава Богу, что в то время княжна Наталья Борисовна не имела никаких вестей от мужа. Братья Ивана князья Николай и Александр были биты кнутом и после урезания языков сосланы на каторжные работы, князь Алексей отправлен матросом на Камчатку, а сестры - княжны Екатерина, Елена и Анна - заключены в разные монастыри.
Вызволение пришло неожиданно. Занесло в их края неведомо каким чудом французского ученого - астронома Делиля, и безмерно удивился он, услышав на краю захолустья сибирского, перед острогом, французскую речь маленького мальчика лет семи: тот сидел на земле, и, раскинув руки, обнимал ими стайку гусей, что то лепеча на благозвучном, знакомом путнику наречии. Делиль немедля спросил у дитяти - кто он, потом задал еще вопрос, еше и еще, а потом - в ужасе замахал руками и стремглав понесся на крыльцо острога!
Через несколько минут дверь камеры - ямы отворилась, в нее заглянул заискивающе улыбаясь упрямый комендант, а следом за ним влетел рассерженный и потрясенный услышанным и увиденным профессор Сорбонны!
Увидев же на руках дамы - арестантки, учтиво приветствуюшей его поклоном и улыбкой, младенца в пеленах, француз от негодования потреял дар речи, а после, разразясь отборнейшей бранью, схватил за шиворот коменданта, отшвырнул его к двери и гневно приказал немедля освободить «несчастную мать», грозясь поведать о самоуправстве «ретивого Цербера» самой русской монархине Анне Иоановне! Комендант, заикаясь от испуга, рассыпался в галантно - пьяных извинениях перед растерянной княгинею и «важным гостем из столиц», и беспрекословно отворил двери.
Делиль под руку вывел из острога обессиленную княгиню, и целый месяц, пока был в Березове и проводил там свои астрономические опыты, не оставлял ее своим любезным вниманием, лечил отварами трав, составленных по каким то старинным латинским книгам врачевания, расспрашивал о судьбе Долгоруких, утешал рассказами о неведомой княгине Европе, и, кроме того, заставил Наталью Борисовну написать челобитную в Петербург, на имя Государыни, с просьбою освободить ее и детей и позволить им вернуться в Москву или Петербург, которое она и послалав конце 1739 года императрице, где просила, если ее муж жив, то не разлучать ее с ним, а если не жив, то разрешить ей постричься.
Было в это в мае - июне 1740 года, а уже 17 июля того же года княгиня Наталья Борисовна Долгорукая уже покинула Березов, и ехала вместе с двумя малолетними детьми в Москву. По высочайшему повелению Императрицы Анны ссылка ее была окончена. Длилась она десять лет, но восемь из них княгиня была все ж - таки рядом с любимым мужем.
По приезде в Москву, 17 октября 1740 г. (в сам день смерти императрицы Анны), Наалья Борисовна изменила свое намерение — немедленно постричься. У нее на руках остались два малолетних сына, которым нужно было дать воспитание.Позже поселилась в Петербурге с сыновьями в доме старшего своего брата Петра Борисовича Шереметева, унаследовавшего от отца более восьмидесяти тысяч крестьян и слывшего богатейшим помещиком России. Однако сестре своей он уделил только пятьсот душ. Наталья Борисовна принялась хлопотать о возвращении ее детям шестнадцати тысяч душ крестьян, конфискованных у князя Ивана Алексеевича. В ее просьбе обещал содействие и участие всемогущий тогда лейб-медик императрицы Лесток, но попросил за это в случае успеха вознаграждение за хлопоты - часы с курантами, купленные графом Петром Борисовичем в Лондоне за семь тысяч рублей. Но брат отказал сестре в этой безделице, сильно обидев ее. Правительство же возвратило ей всего лишь две тысячи душ.К Наталье Борисовне многажды и сватались, и обещались «составить счастие и ее и детей», но душа ее как то оставалась закрытой на замок.
Окончив воспитание старшего сына Михаила, когда он достиг совершеннолетия,она определила его в военную службу и женила на княжне Голицыной. Внук княгини, поэт Иван Михайлович Долгорукий, названный Иваном в честь дела, вспоминал: «Часто, держа меня на коленях, она сквозь слезы восклицала: “Ванюша, друг мой, чье имя ты носишь!” Несчастный супруг ее беспрестанно жил в ее мыслях.
С младшим, душевнобольным сыном в 1758 году, Наталья Борисовна уехала в Киев и после его смерти удалилась там в монастырь, во Фроловскую обитель, Она бросила в Днепр свой обручальный перстень и 28 сентября 1758 года приняла постриг, а 18 марта 1767 годаприняласхиму под тем же именем Нектарии.
Из тиши своей монастырской кельи она приветствовала воцарившуюся в 1762 году Екатерину II и получила в ответ следующий рескрипт:
« Честная мать! Письмо ваше от 12 июняя получила, за которое и за присланную при том икону Пресвятыя Богоматери, также за усердные желания ваши, много вам благодарна. О сыновьях ваших будьте уверены, что по справедливости милостию и покровительством моим оставлены не будут.Впрочем, поручаю себя молитвам вашим и пребуду вам всегда благосклонна».
В 1769 г. умер на ее руках меньшой сын, после чего Наталья всецело предалась молитве и подвижничеству. «Счастливу себя считаю…» — писала монахиня Нектария в своих записках.
Когда сын ее старший Михаил (1731-1794) и его жена посетили Наталью Борисовну в монастыре, то просили ее написать о своей жизни для потомков, и она написала повесть своей любви. «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой» до сих пор остаются памятником литературы той эпохи. Язык и тонкость в изображении чувств и ее горьких приключений, живость воспоминаний и точные характеристики людей показали ее талант и свежесть восприятия, которые не притупились у нее с годами. Великого ума и душевной красоты была княжна. Заканчивая свою грустную повесть, она еще раз перечисляет достоинства человека, которого любила. «Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа и отца, и учителя и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молитца, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божие, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему; то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волей Божию и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никово ничем не обидел, разве што нечаянно». Наш рассказ свидетельствует о другом образе князя Ивана. Но любовь и вера княжны Натальи оставили для потомков ласково и тонко написанный портрет истинного мужа, исполненного всевозможных добродетелей. Это говорит лишь о том, что муж в глазах жены выглядит настолько достойно, сколько любви к нему ей отпущено Богом.
Судьба княгини Долгоруковой служила много раз темой для поэтов; ей посвящены одна из "Дум" Рылеева и получившая громкую известность поэма Козлова, книга Д.А. Корсакова: « Из жизни русских деятелей XVIII в »и др.
В 1771 году на 58-м году жизни закончила свои дня Наталья Борисовна Долгорукая. На ее могильной плите написано: «… в супружество вступила в 1730 году апреля 5, овдовела в 1739 году ноября 8 числа, постриглась в монахини в Киево-Флоровском девичьем монастыре в 1758 году сентября 28 и именована при пострижении Нектария, и в том имени приняла схиму в 1767 году марта 18 числа, и пожив честно, благородно по чину своему, скончалась в 1771 году 14 июля».
) - фрейлина, дочь П. Б. Шереметева ; невеста наставника великого князя графа Н. И. Панина .
В доме её отца на набережной реки Фонтанки, д. 34 разыгрывались домашние «благородные» спектакли, в которых принимал участие и Павел Петрович , например 4 марта 1766 года состоялось представление комедии в одном действии «Зенеида», в котором принимали участие великий князь, графиня Анна Петровна в роли волшебницы, и графини Дарья Петровна и Наталья Петровна Чернышевы , причём по воспоминаниям, на четырёх участвовавших в спектакле лицах было надето бриллиантов на сумму в 2 миллиона рублей. 22 июля 1766 года на придворной карусели Анна Петровна «славно отличилась в римской кадрили», и получила золотую медаль с её именем.
Примерно в это же время в Анну Шереметеву влюбился воспитатель великого князя Павла Петровича С. А. Порошин . Как поговаривали, он даже посватался к ней, дело кончилось скандалом и удалением Порошина от двора. Говорили, что императрица Екатерина II планировала, что одна из богатейших невест России Анна Шереметева станет женой одного из братьев её фаворита Григория Орлова , однако к графине посватался граф Никита Иванович Панин .
Помолвка графини Анны Павловны и графа Никиты Панина, обер-гофмейстера великого князя Павла Петровича, старого друга и ровесника её отца, состоялась в начале 1768 года в Петербурге. А 23 мая 1768 года, за несколько дней до свадьбы Анна Шереметева скончалась от чёрной оспы . Поговаривали, что неизвестная соперница подложила в табакерку, которую Шереметевой подарил жених, кусочек материи, имевшей контакт с оспенным больным .
На месте сем погребена Графиня Анна Петровна Шереметева, дщерь Графа Петра Борисовича, невеста Графа Никиты Ивановича Панина, Фрейлина премудрыя Монархини, преставившаяся на 24-м году, 1768 г., Мая 17 дня, и вместо брачного чертога, тело её предано недрам земли, а непорочная её душа возвратилась к непорочному своему источнику в живот вечный, к вечному и живому Богу.
А Ты, о Боже! глас родителя внемли,
Да будет дочь его, отъятая Судьбою,
Толико в небеси прехвальна пред Тобою,
Колико пребыла прехвально на земли"
Интересно, что граф Николай Шереметев завещал себя «погребсти в тот же монастырь, подле гроба покойной сестры моей, графини Марии Петровны Шереметевой, которая в жизни её называлась графинею же Анной Петровной Шереметевой.»