«История государства Российского»: где историк Карамзин ввел нас в заблуждение. Карамзин николай михайлович

Н.М. Карамзин

История государства Российского

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава I. О НАРОДАХ, ИЗДРЕВЛЕ ОБИТАВШИХ В РОССИИ. О СЛАВЯНАХ ВООБЩЕ

Глава II. О СЛАВЯНАХ И ДРУГИХ НАРОДАХ,

СОСТАВИВШИХ ГОСУДАРСТВО РОССИЙСКОЕ

Глава III. О ФИЗИЧЕСКОМ И НРАВСТВЕННОМ ХАРАКТЕРЕ СЛАВЯН ДРЕВНИХ

Глава IV. РЮРИК, СИНЕУС И ТРУВОР. Г. 862-879

Глава V. ОЛЕГ ПРАВИТЕЛЬ. Г. 879-912

Глава VI. КНЯЗЬ ИГОРЬ. Г. 912-945

Глава VII. КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ. Г. 945-972

Глава VIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК. Г. 972-980

Глава IX. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ВАСИЛИЕМ. Г. 980-1014

Глава Х. О СОСТОЯНИИ ДРЕВНЕЙ РОССИИ

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК. Г. 1015-1019

Глава II. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ИЛИ ГЕОРГИЙ. Г. 1019-1054

Глава III. ПРАВДА РУССКАЯ, ИЛИ ЗАКОНЫ ЯРОСЛАВОВЫ

Глава IV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ДИМИТРИЕМ. Г. 1054-1077

Глава V. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД. Г. 1078-1093

Глава VI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК-МИХАИЛ. Г. 1093-1112

Глава VII. ВЛАДИМИР МОНОМАХ,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ВАСИЛИЕМ. Г. 1113-1125

Глава VIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ. Г. 1125-1132

Глава IX. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК. Г. 1132-1139

Глава Х. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД ОЛЬГОВИЧ. Г. 1139-1146

Глава XI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИГОРЬ ОЛЬГОВИЧ

Глава ХII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1146-1154

Глава ХIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1154-1155

Глава ХIV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ, ИЛИ ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ,

ПРОЗВАНИЕМ ДОЛГОРУКИЙ. Г. 1155-1157

Глава XV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ ДАВИДОВИЧ КИЕВСКИЙ.

КНЯЗЬ АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ,

ПРОЗВАННЫЙ БОГОЛЮБСКИМ. Г. 1157-1159

Глава XVI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ ВТОРИЧНО В КИЕВЕ.

АНДРЕЙ В ВЛАДИМИРЕ СУЗДАЛЬСКОМ. Г. 1159-1167

Глава XVII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ ИЗЯСЛАВИЧ КИЕВСКИЙ.

АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ИЛИ ВЛАДИМИРСКИЙ. Г. 1167-1169

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АНДРЕЙ. Г. 1169-1174

Глава II. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МИХАИЛ II [ГЕОРГИЕВИЧ]. Г. 1174-1176

Глава III. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД III ГЕОРГИЕВИЧ. Г. 1176-1212

Глава IV. ГЕОРГИЙ, КНЯЗЬ ВЛАДИМИРСКИЙ.

КОНСТАНТИН РОСТОВСКИЙ. Г. 1212-1216

Глава V. КОНСТАНТИН, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ

ВЛАДИМИРСКИЙ И СУЗДАЛЬСКИЙ. Г. 1216-1219

Глава VI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ II ВСЕВОЛОДОВИЧ. Г. 1219-1224

Глава VII. СОСТОЯНИЕ РОССИИ С XI ДО ХIII ВЕКА

Глава VIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ ВСЕВОЛОДОВИЧ. Г. 1224-1238

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ II ВСЕВОЛОДОВИЧ. Г. 1238-1247

Глава II. ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ СВЯТОСЛАВ ВСЕВОЛОДОВИЧ,

АНДРЕЙ ЯРОСЛАВИЧ И АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ

(один после другого). Г. 1247-1263

Глава III. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ЯРОСЛАВИЧ. Г. 1263-1272

Глава IV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ЯРОСЛАВИЧ. Г. 1272-1276.

Глава V. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Г. 1276-1294.

Глава VI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Г. 1294-1304.

Глава VII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МИХАИЛ ЯРОСЛАВИЧ. Г. 1304-1319

Глава VIII. ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ ГЕОРГИЙ ДАНИИЛОВИЧ,

ДИМИТРИЙ И АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧИ

(один после другого). Г. 1319-1328

Глава IX. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИОАНН ДАНИИЛОВИЧ,

ПРОЗВАНИЕМ КАЛИТА. Г. 1328-1340

Глава Х. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СИМЕОН ИОАННОВИЧ,

ПРОЗВАННЫЙ ГОРДЫЙ. Г. 1340-1353

Глава XI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИОАНН II ИОАННОВИЧ. Г. 1353-1359

Глава XII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ. Г. 1359-1362

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ ИОАННОВИЧ,

ПРОЗВАНИЕМ ДОНСКОЙ. Г. 1363-1389

Глава II. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ДИМИТРИЕВИЧ. Г. 1389-1425

Глава III. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ВАСИЛИЕВИЧ ТЕМНЫЙ. Г. 1425-1462

Глава IV. СОСТОЯНИЕ РОССИИ ОТ НАШЕСТВИЯ ТАТАР ДО ИОАННА III

Глава I. ГОСУДАРЬ, ДЕРЖАВНЫЙ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ

ИОАНН III ВАСИЛИЕВИЧ. Г. 1462-1472

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1472-1477

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1475-1481

Глава IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1480-1490

Глава V. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1491-1496

Глава VI. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1495-1503

Глава VII. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1503-1505

Глава I. ГОСУДАРЬ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ИОАННОВИЧ. Г. 1505-1509

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ВАСИЛИЕВА. Г. 1510-1521

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ВАСИЛИЕВА. Г. 1521-1534

Глава IV. СОСТОЯНИЕ РОССИИ. Г. 1462-1533

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ И ЦАРЬ ИОАНН IV ВАСИЛЬЕВИЧ II. Г. 1533-1538

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1538-1547

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1546-1552

Глава IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1552

Глава V. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1552-1560

Глава I. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1560-1564

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1563-1569

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1569-1572

Глава IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1572-1577

Глава V. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1577-1582

Глава VI. ПЕРВОЕ ЗАВОЕВАНИЕ СИБИРИ. Г. 1581-1584

Глава VII. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1582-1584

Глава I. ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1584-1587

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1587-1592

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1591 - 1598

Глава IV. СОСТОЯНИЕ РОССИИ В КОНЦЕ XVI ВЕКА

Глава I. ЦАРСТВОВАНИЕ БОРИСА ГОДУНОВА. Г. 1598-1604

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ БОРИСОВА. Г. 1600-1605

Глава III. ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕОДОРА БОРИСОВИЧА ГОДУНОВА. Г. 1605

Глава IV. ЦАРСТВОВАНИЕ ЛЖЕДИМИТРИЯ. Г. 1605-1606

Глава I. ЦАРСТВОВАНИЕ ВАСИЛИЯ ИОАННОВИЧА ШУЙСКОГО. Г. 1606-1608

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВАСИЛИЕВА ЦАРСТВОВАНИЯ. Г. 1607-1609

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВАСИЛИЕВА ЦАРСТВОВАНИЯ. Г. 1608-1610

Глава IV. НИЗВЕРЖЕНИЕ ВАСИЛИЯ И МЕЖДОЦАРСТВИЕ. Г. 1610-1611

Глава V. МЕЖДОЦАРСТВИЕ. Г. 1611-1612

ПРЕДИСЛОВИЕ

История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.

Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.

Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.

Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума! Любопытство сродно человеку, и просвещенному и дикому. На славных играх Олимпийских умолкал шум, и толпы безмолвствовали вокруг Геродота, читающего предания веков. Еще не зная употребления букв, народы уже любят Историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней Героя. Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены Вере и Дееписанию; омраченный густой сению невежества, народ с жадностию внимал сказаниям Летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина. История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая Царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность.

Глава ХII. Великий князь Изяслав Мстиславич. г. 1146–1154 Глава ХIII. Великий князь Ростислав-Михаил Мстиславич. г. 1154–1155 Глава XIV . Великий князь Георгий, или Юрий владимирович, прозванием долгорукий. г. 1155–1157 Глава XV. Великий князь Изяслав Давидович Киевский. князь Андрей Суздальский, прозванный боголюбским. г. 1157–1159 Глава XVI. Великий князь Ростислав-Михаил вторично в Киеве. Андрей в Владимире Суздальском. г. 1159–1167 Глава XVII. Великий князь Мстислав Изяславич Киевский. Андрей Суздальский, или Владимирский. г. 1167–1169 Том III Глава I. Великий князь Андрей. г. 1169–1174 Глава II. Великий князь Михаил II [Георгиевич]. г. 1174–1176 Глава III. Великий князь Всеволод III Георгиевич. г. 1176–1212 Глава IV. Георгий, князь Владимирский. Константин Ростовский. г. 1212–1216 Глава V. Константин, великий князь Владимирский и Суздальский. г. 1216–1219 Глава VI. Великий князь Георгий II Всеволодович. г. 1219–1224 Глава VII . Состояние России с XI до XIII века Глава VIII. Великий князь Георгий Всеволодович. г. 1224–1238 Том IV Глава I. Великий князь Ярослав II Всеволодович. г. 1238–1247 Глава II. Великие князья Святослав Всеволодович, Андрей Ярославич и Александр Невский (один после другого). г. 1247–1263 Глава III. Великий князь Ярослав Ярославич. г. 1263–1272 Глава IV. Великий князь Василий Ярославич. г. 1272–1276. Глава V. Великий князь Димитрий Александрович. г. 1276–1294. Глава VI. Великий князь Андрей Александрович. г. 1294–1304. Глава VII. Великий князь Михаил Ярославич. г. 1304–1319 Глава VIII. Великие князья Георгий Даниилович, Димитрий и Александр Михайловичи (один после другого). г. 1319–1328 Глава IX. Великий князь Иоанн Даниилович, прозванием Калита. г. 1328–1340 Глава X. Великий князь Симеон Иоаннович, прозванный Гордый. г. 1340–1353 Глава XI. Великий князь Иоанн II Иоаннович. г. 1353–1359 Глава XII. Великий князь Димитрий Константинович. г. 1359–1362 Том V Глава I. Великий князь Димитрий Иоаннович, прозванием Донской. г. 1363–1389 Глава II. Великий князь Василий Димитриевич. г. 1389–1425 Глава III. Великий князь Василий Василиевич Темный. г. 1425–1462 Глава IV. Состояние России от нашествия татар до Том VI Глава I. Государь, державный великий князь Иоанн III Василиевич. г. 1462–1472 Глава II. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1472–1477 Глава III. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1475–1481 Глава IV. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1480–1490 Глава V. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1491–1496 Глава VI. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1495–1503 Глава VII. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1503–1505 Том VII Глава I. Государь великий князь Василий Иоаннович. г. 1505–1509 Глава II. Продолжение государствования Василиева. г. 1510–1521 Глава III. Продолжение государствования Василиева. г. 1521–1534 Глава IV . Состояние России. г. 1462–1533 Том VIII Глава I. Великий князь и царь Иоанн IV Васильевич II. г. 1533–1538 Глава II. Продолжение государствования . г. 1538–1547 Глава III. Продолжение государствования . г. 1546–1552 Глава IV. Продолжение государствования . г. 1552 Глава V. Продолжение государствования . г. 1552–1560 Том IX Глава I. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1560–1564 Глава II. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1563–1569 Глава III. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1569–1572 Глава IV. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1572–1577 Глава V. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1577–1582 Глава VI. Первое завоевание Сибири. г. 1581–1584 Глава VII. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1582–1584 Том X Глава I. Царствование Феодора Иоанновича. г. 1584–1587 Глава II. Продолжение царствования Феодора Иоанновича. г. 1587–1592 Глава III. Продолжение царствования Феодора Иоанновича. г. 1591 – 1598 Глава IV . Состояние России в конце XVI века Том XI Глава I. Царствование Бориса Годунова. г. 1598–1604 Глава II. Продолжение царствования Борисова. г. 1600–1605 Глава III. Царствование Феодора Борисовича Годунова. г. 1605 Глава IV. Царствование Лжедимитрия. г. 1605–1606 Том XII Глава I. Царствование Василия Иоанновича Шуйского. г. 1606–1608 Глава II. Продолжение Василиева царствования. г. 1607–1609 Глава III. Продолжение Василиева царствования. г. 1608–1610 Глава IV. Низвержение Василия и междоцарствие. г. 1610–1611 Глава V. Междоцарствие. г. 1611–1612

Предисловие

Если всякая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная. Истинный Космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы – красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее. Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.

Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних. Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые , ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверский, столь знаменитый великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно государствование есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище. Лучи его славы падают на колыбель Петра – и между сими двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественных Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона, Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание.

Знаю, что битвы нашего Удельного междоусобия, гремящие без умолку в пространстве пяти веков, маловажны для разума; что сей предмет не богат ни мыслями для Прагматика, ни красотами для живописца; но История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный мир. Видим на земле величественные горы и водопады, цветущие луга и долины; но сколько песков бесплодных и степей унылых! Однако ж путешествие вообще любезно человеку с живым чувством и воображением; в самых пустынях встречаются виды прелестные.

Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниях Древности. Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии Греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи Легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых Римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки Республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой Некролог Римских чиновников занимают много листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее Половецких набегов. – Одним словом, чтение всех Историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого удовольствием.

Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении ее главного народа, о составе Государства, представить важные, достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или 300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для Автора, утомительных для Читателя. Но сии обозрения , сии картины не заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново Введение в Историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о Европе средних времен. Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих – тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?.. Так я мыслил, и писал об Игорях , о Всеволодах , как современник , смотря на них в тусклое зеркало древней Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых , целых образов представлял единственно тени , в отрывках , то не моя вина: я не мог дополнять Летописи!

Есть три рода Истории: первая современная, например, Фукидидова, где очевидный свидетель говорит о происшествиях; вторая , как Тацитова, основывается на свежих словесных преданиях в близкое к описываемым действиям время; третья извлекается только из памятников, как наша до самого XVIII века. (Только с Петра Великого начинаются для нас словесные предания: мы слыхали от своих отцев и дедов об нем, о Екатерине I, Петре II, Анне, Елисавете многое, чего нет в книгах. (Здесь и далее помечены примечания Н. М. Карамзина.)) В первой и второй блистает ум, воображение Дееписателя, который избирает любопытнейшее, цветит, украшает, иногда творит , не боясь обличения; скажет: я так видел , так слышал – и безмолвная Критика не мешает Читателю наслаждаться прекрасными описаниями. Третий род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали – или справедливая Критика заградит уста легкомысленному Историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в Летописях, в Архивах. Древние имели право вымышлять речи согласно с характером людей, с обстоятельствами: право, неоцененное для истинных дарований, и Ливий, пользуясь им, обогатил свои книги силою ума, красноречия, мудрых наставлений. Но мы, вопреки мнению Аббата Мабли, не можем ныне витийствовать в Истории. Новые успехи разума дали нам яснейшее понятие о свойстве и цели ее; здравый вкус уставил неизмененные правила и навсегда отлучил Дееписание от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных Героями веков. Самая прекрасная выдуманная речь безобразит Историю, посвященную не славе Писателя, не удовольствию Читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы. Как Естественная, так и Гражданская История не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло . Но История, говорят, наполнена ложью: скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примес лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях. Тем взыскательнее и строже Критика; тем непозволительнее Историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных Читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах. Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? порядок, ясность, сила, живопись. Он творит из данного вещества: не произведет золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого. Нет предмета столь бедного, чтобы Искусство уже не могло в нем ознаменовать себя приятным для ума образом.

Доселе Древние служат нам образцами. Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное! Знание всех Прав на свете, ученость Немецкая, остроумие Вольтерово, ни самое глубокомыслие Макиавелево в Историке не заменяют таланта изображать действия. Англичане славятся Юмом, Немцы Иоанном Мюллером, и справедливо (Говорю единственно о тех, которые писали целую Историю народов. Феррерас, Даниель, Масков, Далин, Маллет не равняются с сими двумя Историками; но усердно хваля Мюллера (Историка Швейцарии), знатоки не хвалят его Вступления, которое можно назвать Геологическою Поэмою): оба суть достойные совместники Древних, – не подражатели: ибо каждый век, каждый народ дает особенные краски искусному Бытописателю. «Не подражай Тациту, но пиши, как писал бы он на твоем месте!» есть правило Гения. Хотел ли Мюллер, часто вставляя в рассказ нравственные апоффегмы , уподобиться Тациту? Не знаю; но сие желание блистать умом, или казаться глубокомысленным, едва ли не противно истинному вкусу. Историк рассуждает только в объяснение дел, там, где мысли его как бы дополняют описание. Заметим, что сии апоффегмы бывают для основательных умов или полу-истинами, или весьма обыкновенными истинами, которые не имеют большой цены в Истории, где ищем действий и характеров. Искусное повествование есть долг бытописателя, а хорошая отдельная мысль – дар : читатель требует первого и благодарит за второе, когда уже требование его исполнено. Не так ли думал и благоразумный Юм, иногда весьма плодовитый в изъяснении причин, но до скупости умеренный в размышлениях? Историк, коего мы назвали бы совершеннейшим из Новых, если бы он не излишно чуждался Англии, не излишно хвалился беспристрастием и тем не охладил своего изящного творения! В Фукидиде видим всегда Афинского Грека, в Ливии всегда Римлянина, и пленяемся ими, и верим им. Чувство: мы, наше оживляет повествование – и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в Историке, так любовь к отечеству даст его кисти жар, силу, прелесть. Где нет любви, нет и души.

Обращаюсь к труду моему. Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках: искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер Летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого. Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают. Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком-то Князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею. Прилежно истощая материалы древнейшей Российской Истории, я ободрял себя мыслию, что в повествовании о временах отдаленных есть какая-то неизъяснимая прелесть для нашего воображения: там источники Поэзии! Взор наш, в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно – мимо всего близкого, ясного – к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость?

Читатель заметит, что описываю деяния не врознь , по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти. Историк не Летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний: может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место.

Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы Древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности , однако ж необходимая! Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены Критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено – надобно вооружиться терпением. В воле Читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением. Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям. С XV века уже менее выписываю: источники размножаются и делаются яснее.

Муж ученый и славный, Шлецер, сказал, что наша История имеет пять главных периодов; что Россия от 862 года до Святополка должна быть названа рождающеюся (Nascens), от Ярослава до Моголов разделенною (Divisa), от Батыя до Иоанна угнетенною (Oppressa), от Иоанна до Петра Великого победоносною (Victrix), от Петра до Екатерины II процветающею . Сия мысль кажется мне более остроумною, нежели основательною. 1) Век Св. Владимира был уже веком могущества и славы, а не рождения. 2) Государство делилось и прежде 1015 года. 3) Если по внутреннему состоянию и внешним действиям России надобно означать периоды, то можно ли смешать в один время Великого Князя Димитрия Александровича и Донского, безмолвное рабство с победою и славою? 4) Век Самозванцев ознаменован более злосчастием, нежели победою. Гораздо лучше, истиннее, скромнее история наша делится на древнейшую от Рюрика до , на среднюю от Иоанна до Петра, и новую от Петра до Александра. Система Уделов была характером первой эпохи , единовластие – второй , изменение гражданских обычаев – третьей . Впрочем, нет нужды ставить грани там, где места служат живым урочищем.

С охотою и ревностию посвятив двенадцать лет, и лучшее время моей жизни, на сочинение сих осьми или девяти Томов, могу по слабости желать хвалы и бояться осуждения; но смею сказать, что это для меня не главное. Одно славолюбие не могло бы дать мне твердости постоянной, долговременной, необходимой в таком деле, если бы не находил я истинного удовольствия в самом труде и не имел надежды быть полезным, то есть, сделать Российскую Историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей.

Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия... по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!

Декабря 7, 1815.

Об источниках российской истории до XVII века

Сии источники суть:

I. Летописи. Нестор, инок Монастыря Киевопечерского, прозванный отцом Российской Истории, жил в XI веке: одаренный умом любопытным, слушал со вниманием изустные предания древности, народные исторические сказки; видел памятники, могилы Князей; беседовал с Вельможами, старцами Киевскими, путешественниками, жителями иных областей Российских; читал Византийские Хроники, записки церковные и сделался первым летописцем нашего отечества. Второй , именем Василий, жил также в конце XI столетия: употребленный Владимирским Князем Давидом в переговорах с несчастным Васильком, описал нам великодушие последнего и другие современные деяния юго-западной России. Все иные летописцы остались для нас безыменными ; можно только угадывать, где и когда они жили: например, один в Новегороде, Иерей, посвященный Епископом Нифонтом в 1144 году; другой в Владимире на Клязьме при Всеволоде Великом; третий в Киеве, современник Рюрика II; четвертый в Волынии около 1290 года; пятый тогда же во Пскове. К сожалению, они не сказывали всего, что бывает любопытно для потомства; но, к счастию, не вымышляли, и достовернейшие из Летописцев иноземных согласны с ними. Сия почти непрерывная цепь Хроник идет до государствования Алексея Михайловича. Некоторые доныне еще не изданы или напечатаны весьма неисправно. Я искал древнейших списков: самые лучшие Нестора и продолжателей его суть харатейные, Пушкинский и Троицкий, XIV и XV века. Достойны также замечания Ипатьевский, Хлебниковский, Кенигсбергский, Ростовский, Воскресенский, Львовский, Архивский . В каждом из них есть нечто особенное и действительно историческое, внесенное, как надобно думать, современниками или по их запискам. Никоновский более всех искажен вставками бессмысленных переписчиков, но в XIV веке сообщает вероятные дополнительные известия о Тверском Княжении, далее уже сходствует с другими, уступая им однако ж в исправности, – например, Архивскому .

II. Степенная книга , сочиненная в царствование Иоанна Грозного по мысли и наставлению Митрополита Макария. Она есть выбор из летописей с некоторыми прибавлениями, более или менее достоверными, и названа сим именем для того, что в ней означены степени , или поколения государей.

III. Так называемые Хронографы , или Всеобщая История по Византийским Летописям, со внесением и нашей, весьма краткой. Они любопытны с XVII века: тут уже много подробных современных известий, которых нет в летописях.

IV. Жития святых , в патерике, в прологах, в минеях, в особенных рукописях. Многие из сих Биографий сочинены в новейшие времена; некоторые, однако ж, например, Св. Владимира, Бориса и Глеба, Феодосия, находятся в харатейных Прологах; а Патерик сочинен в XIII веке.

V. Особенные дееписания : например, сказание о Довмонте Псковском, Александре Невском; современные записки Курбского и Палицына; известия о Псковской осаде в 1581 году, о Митрополите Филиппе, и проч.

VI. Разряды , или распределение Воевод и полков: начинаются со времен . Сии рукописные книги не редки.

VII. Родословная книга : есть печатная; исправнейшая и полнейшая, писанная в 1660 году, хранится в Синодальной библиотеке.

VIII. Письменные Каталоги митрополитов и епископов . – Сии два источника не весьма достоверны; надобно их сверять с летописями.

IX. Послания cвятителей к князьям, духовенству и мирянам; важнейшее из оных есть Послание к Шемяке; но и в других находится много достопамятного.

X. Древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы : источник скудный, однако ж не совсем бесполезный.

XI. Грамоты . Древнейшая из подлинных писана около 1125 года. Архивские Новогородские грамоты и Душевные записи князей начинаются с XIII века; сей источник уже богат, но еще гораздо богатейший есть.

XII. Собрание так называемых Статейных списков , или Посольских дел, и грамот в Архиве Иностранной Коллегии с XV века, когда и происшествия и способы для их описания дают Читателю право требовать уже большей удовлетворительности от Историка. – К сей нашей собственности присовокупляются.

XIII. Иностранные современные летописи : Византийские, Скандинавские, Немецкие, Венгерские, Польские, вместе с известиями путешественников.

XIV. Государственные бумаги иностранных Архивов : всего более пользовался я выписками из Кенигсбергского.

Вот материалы Истории и предмет Исторической Критики!

Знаменитый писатель, историк, поэт, публицист. Создатель "Истории государства Российского".

Семья. Детство

Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской губернии в семье небогатых образованных дворян. Получил хорошее домашнее образование. В 14 лет начал учиться в Московском частном пансионе профессора Шадена. По окончании его в 1783 году отправился в Петербург на службу в . В столице Карамзин познакомился с поэтом и будущим сотрудником своего «Московского журнала» Дмитриевым. Тогда же им был опубликован первый перевод идиллии С. Геснера «Деревянная нога». Прослужив в армии меньше года, Карамзин в невысоком звании поручика в 1784 году ушел в отставку и вернулся в Симбирск. Здесь он вел внешне светскую жизнь, но при этом занимался самообразованием: изучал историю, литературу и философию. Друг семьи Иван Петрович Тургенев, масон и литератор, состоявший в большой дружбе с , сыграл определенную роль в жизни будущего писателя. По его совету Николай Михайлович переехал в Москву и познакомился с кружком Новикова. Так начался новый период в его жизни, охватывающий время с 1785 по 1789 годы.

Московский период (1785-1789). Путешествие в Европу (1789-1790)

В Москве Карамзин переводит художественную прозу, с 1787 года регулярно публикует свои переводы «Времен года» Томсона, «Деревенских вечеров» Жанлис, трагедии «Юлий Цезарь», трагедии Лессинга «Эмилия Галотти». Также он начинает писать для журнала «Детское чтение для сердца и разума», издателем которого был Новиков. В 1789 году в нем появилась первая оригинальная повесть Карамзина «Евгений и Юлия».

Вскоре Николай Михайлович решает отправиться в путешествие по Европе, ради чего закладывает наследственное имение. Это был смелый шаг: он означал отказ от жизни на доходы от наследственного поместья и обеспечения себя за счет труда крепостных крестьян. Теперь Николаю Михайловичу оставалось зарабатывать на жизнь собственным трудом профессионального литератора. За границей он провидит около полутора лет. В течение этого времени он посещает Германию, Швейцарию, Францию, где наблюдает деятельность революционного правительства. В июне 1789 года из Франции Карамзин переезжает в Англию. Во время всего путешествия литератор знакомится с интересными и выдающимися людьми. Николая Михайловича интересуют жилища людей, исторические памятники, фабрики, университеты, уличные гуляния, трактиры, деревенские свадьбы. Он оценивает и сравнивает характеры и нравы той или иной национальности, изучает особенности речи, записывая различные беседы и собственные размышления.

У истоков сентиментализма

Осенью 1790 года Карамзин возвращается в Москву, где предпринимает издание ежемесячного «Московского журнала», в котором выходили его повести (такие как «Лиодор», «Наталья, боярская дочь», «Флор Силин»), критические статьи и стихотворения. Здесь же были напечатаны знаменитые «Письма русского путешественника» и повесть «Бедная Лиза». К сотрудничеству в журнале Карамзин привлек Дмитриева и Петрова, Хераскова и и др.

В своих произведениях данного периода Карамзин утверждает новое литературное направление - сентиментализм. Доминантой «человеческой природы» это направление объявило чувство, а не разум, что отличало его от классицизма. Сентиментализм идеалом человеческой деятельности полагал не «разумное» переустройство мира, а высвобождение и совершенствование «естественных» чувств. Его герой более индивидуализирован, его внутренний мир обогащается способностью сопереживать, чутко откликаться на происходящее вокруг.

В 1790-е годы писатель издает альманахи. Среди них «Аглая» (ч. 1-2, 1794-1795), «Аониды», написанный в стихах (ч. 1-3, 1796-1799), а также сборник «Мои безделки», включающий в себя различные повести и стихотворения. К Карамзину приходит известность. Его знают и любят по всей России.

Одним из первых произведений Карамзина, написанных в прозе, является опубликованная в 1803 году историческая повесть «Марфа Посадница». Она была написана еще задолго до того, как в России началось увлечение романами Вальтера Скотта. В этой повести проявилось тяготение Карамзина к античности, классике как к недостижимому идеалу нравственности. В эпическом, античном виде представил Карамзин борьбу новгородцев с Москвой. «Посадница» затрагивала важные мировоззренческие вопросы: о монархии и республике, о народе и вождях, о «божественном» историческом предопределении и неповиновении ему отдельной личности. Симпатии автора были явно на стороне новгородцев и Марфы, а не монархической Москвы. Эта повесть обнаруживала и мировоззренческие противоречия писателя. Историческая правда была, несомненно, на стороне новгородцев. Однако Новгород обречен, плохие предзнаменования являются предвестниками скорой гибели города, и позже они оправдываются.

Но наибольший успех имела повесть «Бедная Лиза», опубликованная в 1792 году и ставшая знаковым произведением сентиментализма. Часто встречающийся в западной литературе восемнадцатого века сюжет о том, как дворянин соблазнил крестьянку или мещанку, в русской литературе впервые разработал в данной повести Карамзин. Биография нравственно чистой, прекрасной девушки, а также мысль о том, что подобные трагические судьбы могут встречаться и в окружающей нас действительности, способствовали огромному успеху этого произведения. Важно было и то, что Н.М. Карамзин учил своих читателей замечать красоту родной природы и любить ее. Гуманистическая направленность произведения имела неоценимое значение для литературы того времени.

В этом же 1792 году появилась на свет повесть «Наталья, боярская дочь». Она не столь известна, как «Бедная Лиза», однако затрагивает очень важные нравственные вопросы, которые волновали современников Н.М. Карамзина. Одним из важнейших в произведении является проблема чести. Алексей, возлюбленный Натальи, был честным человеком, служившим русскому царю. Поэтому он признался в своем «преступлении», в том, что похитил дочь Матвея Андреева, любимого боярина государя. Но царь благословляет их брак, видя, что Алексей - достойный человек. Это же делает и отец девушки. Заканчивая повесть, автор пишет о том, что молодожены жили долго и счастливо и были похоронены вместе. Их отличала искренняя любовь и преданность государю. В повести вопрос чести неотделим от служения царю. Счастлив тот, кого любит государь.

Знаковым для Карамзина и его творчества стал 1793 год. В это время во Франции была установлена якобинская диктатура, потрясшая писателя своей жестокостью. Она возбудила в нем сомнения в возможности для человечества достичь благоденствия. Он осудил революцию. Философия отчаяния и фатализма пронизывает его новые произведения: повести «Остров Борнгольм» (1793), «Сиерра-Морена» (1795), стихотворения «Меланхолия», «Послание к А. А. Плещееву» и др.

К середине 1790-х годов Николай Карамзин становится признанным главой русского сентиментализма, открывавшего новую страницу в русской литературе. Он был непререкаемым авторитетом для , Батюшкова, юного .

«Вестник Европы». «Записка о старой и новой России»

В 1802 — 1803 годах Карамзин издает журнал «Вестник Европы», в котором преобладают литература и политика. В его критических статьях этого времени вырисовывалась новая эстетическая программа, что способствовало становлению русской литературы как национально-самобытной. Ключ самобытности русской культуры Карамзин видел в истории. Наиболее яркой иллюстрацией его взглядов стала упоминавшая выше повесть «Марфа Посадница». В своих политических статьях Карамзин обращался с рекомендациями к правительству, указывая на роль просвещения.

Стараясь воздействовать на царя Александра I в этом направлении, Карамзин передал ему свою «Записку о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811), в которой отразились взгляды консервативных слоев общества, не одобрявших либеральные реформы государя. Записка вызвала раздражение последнего. В 1819 году литератор подал новую записку — «Мнение русского гражданина», вызвавшую еще большее неудовольствие царя. Однако Карамзин не отказался от веры в спасительность просвещенного самодержавия и позднее осудил восстание декабристов. Несмотря на это, Карамзина-художника по-прежнему высоко ценили молодые писатели, даже не разделявшие его политических убеждений.

«История государства Российского»

В 1803 году посредством своего друга и бывшего учителя юного императора Николай Михайлович получает официальное звание придворного историографа. Это имело для него огромное значение, так как теперь, благодаря назначенной государем пенсии и доступу к архивам, писатель мог осуществить задуманный им труд по истории отечества. В 1804 году он оставил литературное поприще и с головой окунулся в работу: в архивах и книжных собраниях Синода, Эрмитажа, Академии наук, Публичной библиотеки, Московского университета, Александро-Невской и Троице-Сергиевой лавры читал рукописи и книги по истории, разбирал древние фолианты ( , Троицкую летописи, Судебник Ивана Грозного, «Моление » и многие другие) выписывал, сравнивал. Трудно представить, какую огромную работу проделал историк Карамзин. Ведь на создание двенадцати томов его «Истории государства Российского» ушло двадцать с лишним лет напряженного труда, с 1804-го по 1826 год. Изложение исторических событий здесь отличалось, насколько это возможно, беспристрастностью и достоверностью, а также прекрасным художественным слогом. Повествование было доведено до . В 1818 году были изданы первые восемь томов «Истории», в 1821 году вышел 9-й том, посвященный царствованию , в 1824-м — 10-й и 11-й, о Федоре Иоанновиче и . Смерть оборвала работу над 12-м томом и не позволила осуществить масштабный замысел до конца.

Выходившие один за другим 12 томов «Истории государства Российского» вызывали многочисленные читательские отклики. Возможно, впервые за всю историю печатная книга спровоцировала такой всплеск национального самосознания жителей России. Карамзин открыл народу его историю, объяснил его прошлое. Рассказывали, что, закрыв восьмой том, воскликнул: «Оказывается, у меня есть Отечество!». Зачитывались «Историей» все — студенты, чиновники, дворяне, даже светские дамы. Читали в Москве и Петербурге, читали в провинции: например, в Иркутске закупили 400 экземпляров.

Но содержание труда воспринималось неоднозначно. Так, вольнолюбивая молодежь была склонна оспаривать поддержку монархического строя, которую выказывал на страницах «Истории государства Российского» Карамзин. А молодой Пушкин даже написал дерзкие эпиграммы на почтенного в те годы историка. По его мнению, этот труд доказывал «необходимость самовластья и прелести кнута». Карамзин, книги которого никого не оставили равнодушным, в ответ на критику всегда был сдержан, спокойно воспринимал как насмешки, так и похвалу.

Последние годы

Переехав жить в Петербург, Карамзин, начиная с 1816 года, каждое лето проводит в со своей семьей. Карамзины были радушными хозяевами, принимающими таких известных поэтов, как , Жуковский и Батюшков (они являлись членами созданного в 1815 году и отстаивавшего карамзинское направление в литературе общества «Арзамас»), а также образованную молодежь. Здесь часто бывал и молодой А.С. Пушкин, слушая, как старшие читают стихи, ухаживая за женой Н.М. Карамзина Екатериной Андреевной (она была второй женой писателя, у пары было 9 детей), уже немолодой, но обаятельной и умной женщиной, которой он решился даже послать признание в любви. Мудрый и опытный Карамзин простил выходку молодого человека, как и его дерзкие эпиграммы на «Историю». Через десять лет Пушкин, уже будучи зрелым человеком, по-другому посмотрит на великий труд Николая Михайловича. В 1826 году, находясь в ссылке в Михайловском, он напишет в «Записке о народном воспитании», что историю России следует преподавать по Карамзину, и назовет это произведение не просто трудом великого историка, но и подвигом честного человека.

В целом, последние годы жизни историка и писателя можно назвать счастливыми. Его связала дружба с царем Александром. Вдвоем они часто гуляли, беседуя, по Царскосельскому парку. Событием, омрачившим эти годы, стало . 14 декабря 1825 года Карамзин присутствовал на Сенатской площади. Историк, безусловно, был против восстания, хотя и видел среди бунтовщиков знакомые лица Муравьевых, . Через несколько дней после выступления Николай Михайлович сказал: «Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века».

Сам Карамзин стал жертвой событий 14 декабря: стоя на Сенатской площади, он страшно простудился и 22 мая 1826 года скончался.

Память

В 1848 году в Симбирске была открыта Карамзинская общественная библиотека. В Новгороде на памятнике «1000-летие России» (1862) среди 129 фигур самых выдающихся личностей в российской истории есть и фигура Н.М. Карамзина. В Москве в честь Н.М. Карамзина назван проезд, в Калининграде - улица. В Ульяновске установлен памятник историку, в усадьбе Остафьево - памятный знак.

Сочинения

Избранные сочинения в 2-х тт. М.-Л., 1964.

История государства Российского. СПб., 1818-1826.

Полное собрание сочинений в 18-ти тт. М., 1998-2008.

Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Ю. М. Лотмана. Л., 1967.

http://www.lib.ru

Аннотация

«История Карамзина» - один из величайших памятников русской национальной культуры.

В первый том «Истории государства Российского» вошли 10 глав: I - О народах, издревле обитавших в России, II - О славянах и других народах, III - О физическом и нравственном характере славян древних, IV - Рюрик, Синеус и Трувор, V - Олег‑правитель, VI - Князь Игорь, VII - Князь Святослав, VIII - Великий князь Ярополк, IX - Великий князь Владимир, X - О состоянии Древней Руси. Первый том данного комплекта содержит комментарии, указатель имен, указатель географических и этнических названий, указатель литературных и документальных источников, церковных праздников и событий и список сокращений, принятых в указателях.

Николай Михайлович Карамзин

«История государства Российского»

Том I

Предисловие

Если всякая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная. Истинный Космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы - красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних. Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые , ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверский, столь знаменитый великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно государствование Иоанна III есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище. Лучи его славы падают на колыбель Петра - и между сими двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественных Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона, Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание.

Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниях Древности. Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии Греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу‑тигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи Легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых Римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки Республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой Некролог Римских чиновников занимают много листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее Половецких набегов. - Одним словом, чтение всех Историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого удовольствием.

Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении ее главного народа, о составе Государства, представить важные, достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или 300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для Автора, утомительных для Читателя. Но сии обозрения , сии картины не заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново Введение в Историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о Европе средних времен. Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих - тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?.. Так я мыслил, и писал об Игорях , о Всеволодах , как современник , смотря на них в тусклое зеркало древней Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых , целых образов представлял единственно тени , в отрывках , то не моя вина: я не мог дополнять Летописи!

Есть три рода Истории: первая современная, например, Фукидидова, где очевидный свидетель говорит о происшествиях; вторая , как Тацитова, основывается на свежих словесных преданиях в близкое к описываемым действиям время; третья извлекается только из памятников, как наша до самого XVIII века. (Только с Петра Великого начинаются для нас словесные предания: мы слыхали от своих отцев и дедов об нем, о Екатерине I, Петре II, Анне, Елисавете многое, чего нет в книгах. (Здесь и далее помечены примечания Н. М. Карамзина.)) В первой и второй блистает ум, воображение Дееписателя, который избирает любопытнейшее, цветит, украшает, иногда творит , не боясь обличения; скажет: я так видел , так слышал - и безмолвная Критика не мешает Читателю наслаждаться прекрасными описаниями. Третий род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали - или справедливая Критика заградит уста легкомысленному Историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в Летописях, в Архивах. Древние имели право вымышлять речи согласно с характером людей, с обстоятельствами: право, неоцененное для истинных дарований, и Ливий, пользуясь им, обогатил свои книги силою ума, красноречия, мудрых наставлений. Но мы, вопреки мнению Аббата Мабли, не можем ныне витийствовать в Истории. Новые успехи разума дали нам яснейшее понятие о свойстве и цели ее; здравый вкус уставил неизмененные правила и навсегда отлучил Дееписание от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных Героями веков. Самая прекрасная выдуманная речь безобразит Историю, посвященную не славе Писателя, не удовольствию Читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы. Как Естественная, так и Гражданская История не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло . Но История, говорят, наполнена ложью: скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примес лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях. Тем взыскательнее и строже Критика; тем непозволительнее Историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных Читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах. Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? порядок, ясность, сила, живопись. Он творит из данного вещества: не произведет золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого. Нет предмета столь бедного, чтобы Искусство уже не могло в нем ознаменовать себя приятным для ума образом.

Доселе Древние служат нам образцами. Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное! Знание всех Прав на свете, ученость Немецкая, остроумие Вольтерово, ни самое глубокомыслие Макиавелево в Историке не заменяют таланта изображать действия. Англичане славятся Юмом, Немцы Иоанном Мюллером, и справедливо (Говорю единственно о тех, которые писали целую Историю народов. Феррерас, Даниель, Масков, Далин, Маллет не равняются с сими двумя Историками; но усердно хваля Мюллера (Историка Швейцарии), знатоки не хвалят его Вступления, которое можно назвать Геологическою Поэмою): оба суть достойные совместники Древних, - не подражатели: ибо каждый век, каждый народ дает особенные краски искусному Бытописателю. «Не подражай Тациту, но пиши, как писал бы он на твоем месте!» есть правило Гения. Хотел ли Мюллер, часто вставляя в рассказ нравственные апоффегмы , уподобиться Тациту? Не знаю; но сие желание блистать умом, или казаться глубокомысленным, едва ли не противно истинному вкусу. Историк рассуждает только в объяснение дел, там, где мысли его как бы дополняют описание. Заметим, что сии апоффегмы бывают для основательных умов или полу‑истинами, или весьма обыкновенными истинами, которые не имеют большой цены в Истории, где ищем действий и характеров. Искусное повествование есть долг бытописателя, а хорошая отдельная мысль - дар : читатель требует первого и благодарит за второе, когда уже требование его исполнено. Не так ли думал и благоразумный Юм, иногда весьма плодовитый в изъяснении причин, но до скупости умеренный в размышлениях? Историк, коего мы назвали бы совершеннейшим из Новых, если бы он не излишно чуждался Англии, не излишно хвалился беспристрастием и тем не охладил своего изящного творения! В Фукидиде видим всегда Афинского Грека, в Ливии всегда Римлянина, и пленяемся ими, и верим им. Чувство: мы, наше оживляет повествование - и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в Историке, так любовь к отечеству даст его кисти жар, силу, прелесть. Где нет любви, нет и души.

Обращаюсь к труду моему. Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках: искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер Летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого. Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают. Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком‑то Князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею. Прилежно истощая материалы древнейшей Российской Истории, я ободрял себя мыслию, что в повествовании о временах отдаленных есть какая‑то неизъяснимая прелесть для нашего воображения: там источники Поэзии! Взор наш, в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно - мимо всего близкого, ясного - к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость?

Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы Древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности , однако ж необходимая! Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены Критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено - надобно вооружиться терпением. В воле Читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением. Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям. С XV века уже менее выписываю: источники размножаются и делаются яснее.

Муж ученый и славный, Шлецер, сказал, что наша История имеет пять главных периодов; что Россия от 862 года до Святополка должна быть названа рождающеюся (Nascens), от Ярослава до Моголов разделенною (Divisa), от Батыя до Иоанна угнетенною (Oppressa), от Иоанна до Петра Великого победоносною (Victrix), от Петра до Екатерины II процветающею . Сия мысль кажется мне более остроумною, нежели основательною. 1) Век Св. Владимира был уже веком могущества и славы, а не рождения. 2) Государство делилось и прежде 1015 года. 3) Если по внутреннему состоянию и внешним действиям России надобно означать периоды, то можно ли смешать в один время Великого Князя Димитрия Александровича и Донского, безмолвное рабство с победою и славою? 4) Век Самозванцев ознаменован более злосчастием, нежели победою. Гораздо лучше, истиннее, скромнее история наша делится на древнейшую от Рюрика до Иоанна III, на среднюю от Иоанна до Петра, и новую от Петра до Александра. Система Уделов была характером первой эпохи , единовластие - второй , изменение гражданских обычаев - третьей . Впрочем, нет нужды ставить грани там, где места служат живым урочищем.

Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия… по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!

Декабря 7, 1815. Об источниках Российской истории до XVII века

Сии источники суть:

I. Летописи. Нестор, инок Монастыря Киевопечерского, прозванный отцом Российской Истории, жил в XI веке: одаренный умом любопытным, слушал со вниманием изустные предания древности, народные исторические сказки; видел памятники, могилы Князей; беседовал с Вельможами, старцами Киевскими, путешественниками, жителями иных областей Российских; читал Византийские Хроники, записки церковные и сделался первым летописцем нашего отечества. Второй , именем Василий, жил также в конце XI столетия: употребленный Владимирским Князем Давидом в переговорах с несчастным Васильком, описал нам великодушие последнею и другие современные деяния юго‑западной России. Все иные летописцы остались для нас безыменными ; можно только угадывать, где и когда они жили: например, один в Новегороде, Иерей, посвященный Епископом Нифонтом в 1144 году; другой в Владимире на Клязьме при Всеволоде Великом; третий в Киеве, современник Рюрика II; четвертый в Волынии около 1290 года; пятый тогда же во Пскове. К сожалению, они не сказывали всего, что бывает любопытно для потомства; но, к счастию, не вымышляли, и достовернейшие из Летописцев иноземных согласны с ними. Сия почти непрерывная цепь Хроник идет до государствования Алексея Михайловича. Некоторые доныне еще не изданы или напечатаны весьма неисправно. Я искал древнейших списков: самые лучшие Нестора и продолжателей его суть харатейные, Пушкинский и Троицкий, XIV и XV века. Достойны также замечания Ипатьевский, Хлебниковский, Кенигсбергский, Ростовский, Воскресенский, Львовский, Архивский . В каждом из них есть нечто особенное и действительно историческое, внесенное, как надобно думать, современниками или по их запискам. Никоновский более всех искажен вставками бессмысленных переписчиков, но в XIV веке сообщает вероятные дополнительные известия о Тверском Княжении, далее уже сходствует с другими, уступая им однако ж в исправности, - например, Архивскому .

VI. Разряды , или распределение Воевод и полков: начинаются со времен Иоанна III. Сии рукописные книги не редки.

VIII. Письменные Каталоги митрополитов и епископов . - Сии два источника не весьма достоверны; надобно их сверять с летописями.

XII. Собрание так называемых Статейных списков , или Посольских дел, и грамот в Архиве Иностранной Коллегии с XV века, когда и происшествия и способы для их описания дают Читателю право требовать уже большей удовлетворительности от Историка. - К сей нашей собственности присовокупляются.

XIV. Государственные бумаги иностранных Архивов : всего более пользовался я выписками из Кенигсбергского.

Вот материалы Истории и предмет Исторической Критики!

Карамзин, Николай Михайлович - знаменитый русский литератор, журналист и историк. Родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии; вырос в деревне отца, симбирского помещика. Первой духовной пищей 8 - 9-летнего мальчика были старинные романы, развившие в нем природную чувствительность. Уже тогда, подобно герою одной из своих повестей, "он любил грустить, не зная о чем", и "мог часа по два играть воображением и строить замки на воздухе". На 14-м году Карамзин был привезен в Москву и отдан в пансион московского профессора Шадена; он посещал также и университет, в котором можно было научиться тогда "если не наукам, то русской грамоте".

Шадену он обязан был практическим знакомством с немецким и французским языками. После окончания занятий у Шадена, Карамзин несколько времени колебался в выборе деятельности. В 1783 г. он пробует поступить на военную службу, куда записан был еще малолетним, но тогда же выходит в отставку и в 1784 г. увлекается светскими успехами в обществе города Симбирска. В конце того же года Карамзин возвращается в Москву и через посредство земляка, И.П. Тургенева, сближается с кружком Новикова. Здесь началось, по словам Дмитриева, "образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное". Влияние кружка продолжалось 4 года (1785 - 88). Серьезной работы над собой, которой требовало масонство, и которой так поглощен был ближайший друг Карамзина, Петров, в Карамзине, однако, не заметно. С мая 1789 до сентября 1790 г. он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, как Берлин, Лейпциг, Женева, Париж, Лондон. Вернувшись в Москву, Карамзин стал издавать "Московский Журнал" (см. ниже), где появились "Письма русского путешественника". "Московский Журнал" прекратился в 1792 г., может быть - не без связи с заключением в крепость Новикова и гонением на масонов. Хотя Карамзин, начиная "Московский Журнал", формально исключил из его программы статьи "теологические и мистические", но после ареста Новикова (и раньше окончательного приговора) он напечатал довольно смелую оду: "К милости" ("Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать;…доколе всем даешь свободу и света не темнишь в умах; доколе доверенность к народу видна во всех твоих делах: дотоле будешь свято чтима… спокойствия твоей державы ничто не может возмутить") и едва не попал под следствие по подозрению, что за границу его отправили масоны. Большую часть 1793 - 1795 годов Карамзин провел в деревне и приготовил здесь два сборника под названием "Аглая", изданные осенью 1793 и 1794 годов. В 1795 г. Карамзин ограничивался составлением "смеси" в "Московских Ведомостях". "Потеряв охоту ходить под черными облаками", он пустился в свет и вел довольно рассеянную жизнь. В 1796 г. он издал сборник стихотворений русских поэтов, под названием "Аониды". Через год появилась вторая книжка "Аонид"; затем Карамзин задумал издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе ("Пантеон иностранной словесности"). К концу 1798 г. Карамзин едва провел свой "Пантеон" через цензуру, запрещавшую печатать Демосфена, Цицерона, Саллюстия и т. п., потому что они были республиканцами. Даже простая перепечатка старых произведений Карамзина встречала затруднения со стороны цензуры. Тридцатилетний Карамзин извиняется перед читателями за пылкость чувств "молодого, неопытного русского путешественника" и пишет одному из приятелей: "всему есть время, и сцены переменяются. Когда цветы на лугах пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся в кабинете для философских мечтаний… Таким образом, скоро бедная муза моя или пойдет совсем в отставку, или… будет перекладывать в стихи Кантову метафизику с Платоновой республикой". Метафизика, однако, была так же чужда умственному складу Карамзина, как и мистицизм.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
ТОМ I
Глава I. О народах, издревле населявших Россию. О славянах вообще.
Глава II. О славянах и других народах, составивших Государство Российское.
Глава III. О физическом и нравственном характере славян древних.
Глава IV. Рюрик, Синеус и Трубор. 862-879 г.
Глава V. Олег - Правитель. 879-912 г.
Глава VI. Князь Игорь. 912-945 г.
Глава VII. Князь Святослав. 945-972 г.
Глава VIII. Великий князь Ярополк. 972-980 г.
Глава IX. Великий князь Владимир, названный в крещении Василием. 980-1014 г.
Глава X. О состоянии Древней России.
ТОМ II
Глава I. Великий князь Святополк. 1015-1019 г.
Глава II. Великий князь Ярослав, или Георгий. 1019-1054 г.
Глава III. Правда Русская, или законы Ярославны.
Глава IV. Великий князь Изяслав, названный в крещении Дмитрием. 1054-1077 г.
Глава V. Великий князь Всеволод. 1078-1093 г.
Глава VI. Великий князь Святополк - Михаил. 1093-1112 г.
Глава VII. Владимир Мономах, названный в крещении Василием. 1113-1125 г.
Глава VIII. Великий князь Мстислав. 1125-1132 г.
Глава IX. Великий князь Ярополк. 1132-1139 г.
Глава X. Великий князь Всеволод Ольгович. 1139-1146 г.
Глава XI. Великий князь Игорь Ольгович.
Глава XII. Великий князь Изяслав Мстиславович. 1146-1154 г.
Глава XIII. Великий князь Ростислав-Михаил Мстиславович. 1154-1155 г.
Глава XIV. Великий князь Георгий, или Юрий Владимирович, прозванием Долгорукий. 1155-1157 г.
Глава XV. Великий князь Изяслав Давидович Киевский. Князь Андрей Суздальский, прозванный Боголюбским. 1157-1159 г.
Глава XVI. Великий князь Святополк - Михаил.
Глава XVII. Владимир Мономах, названный в крещении Василием.
ТОМ III
Глава I. Великий князь Андрей. 1169-1174 г.
Глава II. Великий князь Михаил II [Георгиевич]. 1174-1176 г.
Глава III. Великий князь Всеволод III Георгиевич. 1176-1212 г.
Глава IV. Георгий, князь Владимирский. Константин Ростовский. 1212-1216 г.
Глава V. Константин, Великий князь Владимирский и Суздальский. 1216-1219 г.
Глава VI. Великий князь Георгий II Всеволодович. 1219-1224 г.
Глава VII. Состояние России с XI до XIII века.
Глава VIII. Великий князь Георгий Всеволодович. 1224-1238 г.
ТОМ IV
Глава I. Великий князь Ярослав II Всеволодович. 1238-1247 г.
Глава II. Великие князья Святослав Всеволодович, Андрей Ярославич и Александр Невский (один после другого). 1247-1263 г.
Глава III. Великий князь Ярослав Ярославич. 1263-1272 г.
Глава IV. Великий князь Василий Ярославич. 1272-1276 г.
Глава V. Великий князь Димитрий Александрович. 1276-1294 г.
Глава VI. Великий князь Андрей Александрович. 1294 -1304 г.
Глава VII. Великий князь Михаил Ярославич. 1304-1319 г.
Глава VIII. Великие князья Георгий Даниилович, Димитрий и Александр Михайловичи. (один после другого). 1319-1328 г.
Глава IX. Великий князь Иоанн Даниилович, прозванием Калита. 1328-1340 г.
Глава X. Великий князь Симеон Иоаннович, прозванный Гордый. 1340-1353 г.
Глава XI. Великий князь Иоанн II Иоаннович. 1353-1359 г.
Глава XII. Великий князь Димитрий Константинович. 1359-1362 г.
ТОМ V
Глава I. Великий князь Димитрий Иоаннович, прозванием Донской. 1363-1389 г.
Глава II. Великий князь Василий Димитриевич. 1389-1425 г.
Глава III. Великий князь Василий Васильевич Темный. 1425-1462 г.
Глава IV. Состояние России от нашествия татар до Иоанна III.
ТОМ VI
Глава I. Государь, державный Великий князь Иоанн III Васильевич. 1462-1472 г.
Глава II. Продолжение государствования Иоаннова. 1472-1477 г.
Глава III. Продолжение государствования Иоаннова. 1475-1481 г.
Глава IV. Продолжение государствования Иоаннова. 1480-1490 г.
Глава V. Продолжение государствования Иоаннова. 1491-1496 г.
Глава VI. Продолжение государствования Иоаннова. 1495-1503 г.
Глава VII. Продолжение царствования Иоаннова. 1503-1505 г.
ТОМ VII
Глава I. Государь Великий князь Василий Иоаннович. 1505-1509 г.
Глава II. Продолжение государствования Василиева. 1510-1521 г.
Глава III. Продолжение государствования Василиева. 1521-1534 г.
Глава IV. Состояние России. 1462-1533 г.
ТОМ VIII
Глава I. Великий князь и царь Иоанн IV Васильевич II. 1533-1538 г.
Глава II. Продолжение государствования Иоанна IV. 1538-1547 г.
Глава III. Продолжение государствования Иоанна IV. 1546-1552 г.
Глава IV. Продолжение государствования Иоанна IV. 1552 г.
Глава V. Продолжение государствования Иоанна IV. 1552-1560 г.
ТОМ IX
Глава I. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1560-1564 г.
Глава II. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1563-1569 г.
Глава III. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1569-1572 г.
Глава IV. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1572-1577 г.
Глава V. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1577-1582 г.
Глава VI. Первое завоевание Сибири. 1581-1584 г.
Глава VII. Продолжение царствования Иоанна Грозного. 1582-1584 г.
ТОМ X
Глава I. Царствование Феодора Иоанновича. 1584-1587 г.
Глава II. Продолжение царствования Феодора Иоанновича. 1587-1592 г.
Глава III. Продолжение царствования Феодора Иоанновича. 1591-1598 г.
Глава IV. Состояние России в конце XVI века.
ТОМ XI
Глава I. Царствование Бориса Годунова. 1598-1604 г.
Глава II. Продолжение царствования Борисова. 1600 -1605 г.
Глава III. Царствование Феодора Борисова. 1605 г.
Глава IV. Царствование Лжедмитрия. 1605-1606 г.
ТОМ XII