ТРИ ПРИЧИНЫ ДЛЯ НЕНАВИСТИ
Самыми же приближенными к Рудольфу были двое: духовник-иезуит испанец Бонавентура и лекарь, грек-алхимик Макропулос, изучавший тайны каббалы и общавшийся с раввинами из гетто. Эти два совершенно разных человека, каким-то образом уживавшиеся в сердце императора, ужиться между собой не могли никак.
Макропулос просто старался не замечать иезуита. А вот Бонавентура...
Он был не только духовником Рудольфа, но и придворным астрологом, и считал, что держит в руках и душу, и ум императора. Однако этого ему было мало: телом-то императора «заведовал» ненавистный лекарь Макропулос!
А еще иезуит ненавидел лекаря потому, что тот якшался с раввинами из гетто. Пусть ты еретик, православный, но разве можно иметь что-то общее с этими врагами рода человеческого, слугами сатаны, распявшими Христа! Удивительно, император Рудольф - благочестивый католик, а на такую мерзость смотрит сквозь пальцы!
И наконец, у грека была красавица дочь - Елена Макропулос. Конечно, монах-иезуит не мог жениться, но Бонавентура влюбился в девушку, и этого было достаточно, чтобы он ее возненавидел.
Иезуит терпеливо ждал своего часа.
ИЗЛИШЯЯ ОСТОРОЖНОСТЬ ЛЕКАРЯ
К старости император, страшно боявшийся смерти, вдруг решил во что бы то ни стало найти эликсир вечной жизни: пусть даже не обретет бессмертия, но хотя бы найдет способ, как продлить свои дни. Рудольф еще больше сблизился с Макропулосом, тот уже чуть ли не ночевал в покоях государя!
Но вот в начале 1612 года император тяжело заболел. Почему-то встал ночью с постели, пошел в картинную галерею и упал там в обморок - столь долгий и тяжелый, что нашедший его камердинер решил, что император мертв. Прибежавший на зов Макропулос сделал то, что делали в таких случаях всегда: пустил императору кровь. Через пару дней Рудольфу стало настолько легче, что он уже самостоятельно мог передвигаться по дворцу, к императору вернулся аппетит. Однако на уверения придворных льстецов о долгих годах жизни венценосца честный лекарь только неодобрительно качал головой.
Рудольф, который уже чувствовал себя совершенно здоровым, начал подозрительно коситься на преданного врача. Самочувствие его улучшается, боли в голове и тяжесть в сердце уже не беспокоят, почему же Макропулос настаивает, чтобы его величество еще полежал в постели?
Заметив недовольство императора, иезуит решил, что настала пора действовать.
ЛЮБОПЫТНОЕ СООБЩЕНИЕ
И вот как-то вечером, ужиная с государем вдвоем, духовник завел речь об императорском здоровье: мол, пора бы уже прекратить лечение, эти лекарства только портят кровь.
Звезды сказали мне, ваше императорское величество, что вы проживете еще двадцать четыре года. А ведь они не лгут… в отличие от людей, - Бонавентура выдержал многозначительную паузу. - Встреча Венеры с Юпитером в доме здоровья означает счастливую жизнь и победу над недугами. И недругами, - помолчав, еще добавил монах.
А свою смерть ты можешь предсказать столь же точно? - усмехнулся Рудольф.
Но иезуитов голыми руками не возьмешь:
Составить себе правильную генитуру гораздо сложнее, - ответил Бонавентура, - но, по моим подсчетам, выходит, что я умру за три дня до вашей кончины.
Упрочив таким образом свои позиции, астролог вернулся к интересующей его теме:
Известно стало мне, что в канун дня святой Агаты Макропулос побывал в гетто. Он встречался там с Лёвом бен Бецалелем. От него ваш лекарь вышел, неся под плащом маленький кувшинчик с какой-то жидкостью. Возможно ли, чтобы в дни, когда император болен, он взял у еврея какое-то лекарство и утаил его?
Да зачем Макропулосу это? - удивился Рудольф. - Ему же лучше, когда я здоров.
О ваше величество! Никто и не подозревает вашего преданного врача в покушениях на ваше здоровье. Но то, что это лекарство не было доставлено во дворец, говорит только об одном: они нашли секрет эликсира вечной жизни.
У Рудольфа блеснули глаза.
Ты думаешь?..
Нет, государь, я ничего не думаю. Но вот что я нашел в доме вашего лекаря,- и Бонавентура протянул императору листок бумаги.
На нем был список трав, явно необходимых для приготовления какого-то снадобья:
Adonic venalis L. адонис
Berberisvulgaris L. барбарис
Rosagalica L. роза
Aloe arborescens Mill. алоэ
Calendula officinalis L. календула
Althaea officinalis L алтей
Datura stramonium L дурман
Artemisia vulgaris L. артемизия
Betonica officinalis L. буквица
Rutagraveolens L. рута
Acorus calamus L. аир
Ну и что, - рассердился Рудольф, - это просто рецепт! Что ты мне подсовываешь!
Император вгляделся в листок внимательнее.
Да, ты прав. Но здесь не указаны пропорции и способ приготовления снадобья.
Пропорции просты, ваше величество. Ваш скромный слуга догадался. Если поставить мистическое слово «абракадабра» в магический треугольник, сколько букв мы получим в первой строке?
Одиннадцать, - тут же ответил Рудольф. Что-что, а магический треугольник он знал прекрасно.
А в следующей строке букв будет уже 10, затем - 9 и так далее. Следовательно, нужно взять 11 драхм адониса, 10 - барбариса, затем, уменьшая вес по одной драхме, все растения из списка.
Магический треугольник слова «абракадабра» выглядит следующим образом:
АБРАКАДАБРА
АБРАКАДАБР
АБРАКАДАБ
АБРАКАДА
Но император сам был хорошим алхимиком, и у него оставались сомнения.
Пусть ваше величество не беспокоится. Все выясним. Рецепт, конечно, еще не сам эликсир, но Макропулос принес склянку. Я приказал тайно изъять ее.
А вдруг это яд? - задумался Рудольф. - Как же нам это проверить? Дать отведать какому-нибудь преступнику...
О нет, ваше величество! За что же негодяю такой подарок? Хорошо, если в склянке яд, а вдруг это действительно напиток бессмертия?
Лучше всего, если грек испытает его на себе. Но… известно, что, отпив напитка, человек засыпает глубоким сном на двадцать четыре года, а потом восстает к жизни снова, молодой и здоровый. Что вы будете делать без вашего преданного лекаря столько лет? Ведь никакое наказание не должно причинять неудобства властелину.
У Макропулоса есть дочь, прекрасный бутон, пусть она-то и примет эликсир. Все справедливо - если грек зачем-то принес яд (а яд во дворцы приносят неспроста), то смерть Елены станет карой отцу, более страшной, чем собственная смерть на эшафоте. А если нет - то пусть это будет вашей благодарностью, ведь эликсир все же нашел ее отец!
А мы тут подождем, посмотрим: вы, я и Макропулос.
Ты говоришь, двадцать четыре года? И мне ты предсказал столько же...
Государь, звезды говорят об этой жизни. А через двадцать четыре года у вас будет возможность начать другую…
ЛЕГЕНДА И ДОКУМЕНТ
Зачем Бонавентура затеял все это? Был уверен, что в склянке яд? Выпив его, Елена умрет, а Макропулос будет казнен?
Но легенда утверждает, что девушка проспала 24 года и очнулась такой же молодой и прекрасной, как и раньше.
Император Рудольф II умер в том же 1612 году, не дождавшись результатов эксперимента. Не успел он и казнить своего астролога - должно быть, никак не мог поверить в свою близкую кончину. Через несколько лет злобный Бонавентура сам отдал богу душу.
Елена прожила еще полтораста лет, меняя имена, кавалеров, а также, согласно эпохам, и наряды, неизменно сохраняя лишь молодость и красоту. Но бесконечная смена впечатлений наскучила, и уже в конце XVIII века Елена решила не принимать эликсир в очередной раз и тихо умерла в каком-то богемском замке.
Чешский писатель Карел Чапек, не согласившись с таким концом легенды, написал пьесу, в которой прекрасная Елена Макропулос дожила до наших дней. По этой пьесе был поставлен фильм «Рецепт ее молодости», где роль молодой трехсотлетней красавицы сыграла Людмила Гурченко.
Легенда вроде бы и есть легенда. Но, говорят, уже в наши дни в пражских архивах нашли документы, которые свидетельствуют: бедняжка Елена Макропулос действительно пребывала в глубоком сне около двадцати лет, а когда очнулась, за считанные часы постарела именно на это время. Она не могла двигаться, все мышцы атрофировались, не могла ясно мыслить. Остаток своих дней Елена провела беспомощной калекой.
Возможно, история дочери лекаря, проведшей долгие годы в летаргическом сне, и породила легенду о красавице Елене, проживающей век за веком, не теряя своей молодости и красоты.
А что же со снадобьем из одиннадцати трав? Яд это или целебный эликсир? Рецепт есть, но не слышно, чтобы кто-то проверил его действие. Или те, кто сделал это, унесли разгадку с собой?
Чапек Карел
Средство Макропулоса
Карел Чапек
Средство Макропулоса
Комедия в трех действиях с эпилогом.
Предисловие
Замысел этой комедии возник у меня года три-четыре назад, еще до "RUR"a". Тогда она, впрочем, мыслилась мне как роман. Таким образом, я пишу ее как бы с занпозданием; есть у меня еще один старый замысел, котонрый тоже надо реализовать. Толчок к ней дала мне теонрия, кажется, профессора Мечникова, о том, что старение есть самоинтоксикация организма.
Эти два обстоятельства я отмечаю потому, что нынешнней зимой вышло новое произведение Бернарда Шоу "Назад к Мафусаилу", -- пока оно знакомо мне только по аннотации, -- которое, по-видимому, ставит проблему долголетия гораздо шире. Здесь налицо совершенно слунчайное и чисто внешнее совпадение темы, так как Берннард Шоу приходит к прямо противоположным выводам. Насколько я понимаю, в возможности жить несколько сот лет г-н Шоу видит идеальное состояние человечества, нечто вроде будущего рая на земле. Читатель увидит, что в моем произведении долголетие выглядит совсем иначе: как состояние не только не идеальное, но даже отнюдь не желательное. Трудно сказать, кто из нас прав: у обеих сторон, к сожалению, нет на этот счет собственнного опыта. Однако есть основание предполагать, что понзиция Бернарда Шоу будет считаться классическим обнразцом оптимизма, а моя пьеса -- порождением беспернспективного пессимизма. В конце концов я не стану ни счастливей, ни несчастней от того, что меня назовут песнсимистом или оптимистом. Однако "пребывание в пессинмистах", по-видимому, влечет за собой известную ответнственность перед обществом, нечто вроде сдержанного упрека за дурное отношение к миру и людям. Поэтому объявляю во всеуслышание, что в этом я не повинен: я не допускал пессимизма, а если и допустил, то беснсознательно и сам об этом жалею. В этой комедии мне, наоборот, хотелось сказать людям нечто утешительное, оптимистическое. В самом деле: почему оптимистично утверждать, что жить шестьдесят лет -- плохо, а триста лет -хорошо? Мне думается, что считать, скажем, шестиндесятилетний срок жизни неплохим и достаточно продолнжительным -- не такой уж злостный пессимизм. Если мы, например, говорим, что настанет время, когда не будет болезней, нужды и тяжелого грязного труда,-- это, коннечно, оптимизм. Но разве сказать, что и в нынешней жизни, с ее болезнями, нуждой и тяжелым трудом, заклюнчается безмерная ценность,-- это пессимизм? Думаю, что нет. По-моему, оптимизм бывает двух родов: один, отвонрачиваясь от дурного и мрачного, устремляется к идеальнному, хоть и призрачному; другой даже в плохом ищет крохи добра хотя бы и призрачного. Первый жаждет подлинного рая -- и нет прекрасней этого порыва человенческой души. Второй ищет повсюду хотя бы частицы относительного добра. Может быть, и такого рода усилия не лишены ценности? Если это не оптимизм, назовите его иначе.
Я заступаюсь сейчас не столько за "Средство Макропулоса", к которому мне даже не хочется особенно принвлекать внимание; это пьеса без претензий, и я написал ее только так, для порядка. Говоря о пессимизме, я имею в виду "Жизнь насекомых", сатиру, которая обеспечила мне и моему соавтору каинову печать пессимистов. Спору нет, весьма пессимистично -- уподоблять человеческое обнщество насекомым. Но нисколько не пессимистично преднставлять человеческую личность в образе Бродяги. Те, кто упрекал авторов за аллегорию о насекомых, которая чернит якобы все человечество, забыли, что под Бродягой авторы подразумевают человека и обращаются к ченловеку. Поверьте, что настоящий пессимист -- только тот, кто сидит сложа руки; это своего рода моральное поранженчество. А человек, который работает, ищет и претвонряет свои стремления в жизнь, не пессимист и не может быть пессимистом. Всякая созидательная деятельность предполагает доверие, пускай даже не выраженное слонвами. Кассандра была пессимисткой, потому что ничего не делала. Она не была бы ею; если бы сражалась за Трою.
Кроме того, существует настоящая пессимистическая литература: та, в которой жизнь выглядит безнадежно неинтересной, а человек и общество запутанными, нудно-проблемными. Но к этому убийственному пессимизму относятся терпимо.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Эмилия Марти.
Ярослав Прус.
Янек - его сын.
Альберт Грегор.
Гаук - Шeндорф.
Адвокат К о л с н атый
Архивариус Витек.
Кристина -- его дочь.
Горничная.
Театральный машинист.
Уборщица.
Действие первое.
Приемная адвоката Коленатого. В глубине сцены -- входная дверь, налево -- дверь в кабинет. На заднем плане высокая регинстратура с многочисленными ящиками, обозначенными в алфанвитном порядке. Стремянка. Налево -- стол архивариуса, в серендине -- двойное бюро, направо -- несколько кресел для ожидаюнщих клиентов. На стенах -- разные таблицы, объявления, каленндарь и т. д. Телефон. Всюду бумаги, книги, справочники, папки.
ВИТЕК. (убирает папки в регистратуру) Боже мой, уже час. Старик, видно, уж не придет... Дело Грегор -- Прус. "Г", "Гр", сюда. (Поднимается по стремянке.) Дело Грегора. Вот и оно кончается. О, господи. (Перенлистывает дело.) Тысяча восемьсот двадцать седьмой год, тысяча восемьсот тридцать второй, тридцать второй... Тынсяча восемьсот сороковой, сороковой, сороковой... Сорок седьмой... Через несколько лет столетний юбилей. Жаль такого прекрасного процесса. (Всовывает дело на место.) Здесь... покоится... дело Грегора -- Пруса. М-да, ничто не вечно под луною. Суета. Прах и пепел. (Задумчиво усанживается на верхней ступеньке.) Известно -- аристокрантия. Старые аристократы. Еще бы -- барон Прус! И сундятся сто лет, черт бы их побрал. (Пауза.) "Граждане! Французы! Доколе будете вы терпеть, как эти привиленгированные, эта развращенная королем старая аристокрантия Франции, это сословие, обязанное своими привиленгиями не природе и не разуму, а тирании, эта кучка дворян и наследственных сановников, эти узурпаторы земли, власти и прав..." Ах!
ГРЕГОР. (останавливается в дверях и некоторое время прислушивается к словам Витека). Добрый день, гражданнин Марат!
ВИТЕК. Это не Марат, а Дантон. Речь от двадцать третьего октября тысяча семьсот девяносто второго года. Покорнейше прошу прощения, сударь.
ГРЕГОР. Самого нет?
ВИТЕК. (слезает с лестницы). Еще не возвращался, сударь.
ГРЕГОР. А решение суда?
ВИТЕК. Ничего не знаю, господин Грегор, но...
ГРЕГОР. Дела плохи?
ВИТЕК. Не могу знать. Но жаль хорошего процесса, сударь.
ГРЕГОР. Я проиграл?
ВИТЕК. Не знаю. Принципал с утра в суде. Но я бы не...
ГРЕГОР. (бросаясь в кресло). Позвоните туда, вызонвите его. И поскорей, голубчик!
ВИТЕК. (бежит к телефону). Пожалуйста. Сию миннутку. (В трубку.) Алло! (Грегору.) Я бы, сударь, не подавал в Верховный суд.
ГРЕГОР. Почему?
ВИТЕК. Потому что... Алло. Два, два, тридцать пять. Да, тридцать пять. (Поворачивается к Грегору.) Потому что это конец, сударь.
ГРЕГОР. Конец чего?
ВИТЕК. Конец процесса. Конец дела Грегора. А ведь это был даже не процесс, сударь. Это исторический панмятник. Когда дело тянется девяносто лет... (В трубку.) Алло, барышня, адвокат Коленатый еще у вас? Говорят из его конторы... Его. просят к телефону. (Грегору.) Дело Грегора, сударь, это кусок истории. Почти сто лет, сундарь. (В трубку.) Уже ушел? Благодарю вас. (Вешает трубку.) Уже ушел. Наверно, сейчас придет.
ГРЕГОР. А решение суда?
ВИТЕК. Не могу знать, сударь. По мне, хоть бы его вовсе не было. Я... я расстроен, господин Грегор. Подунмать только: сегодня последний день дела Грегора. Я вел по нему переписку тридцать два года! Сюда ходил еще ваш покойный батюшка, царство ему небесное! Он и понкойный доктор Коленатый, отец этого, могучие были люди, сударь.
ГРЕГОР. Благодарю вас.
ВИТЕК. Великие законники, сударь... Кассация, апелнляция, всякие такие штуки. Тридцать лет тянули процесс. А вы -- бах -- сразу в Верховный суд, скорей к концу. Жалко славного процесса. Эдак загубить столетнюю тяжбу!
ГРЕГОР. Не болтайте чепухи, Витек. Я хочу наконец выиграть дело.
ВИТЕК. Или окончательно проиграть его, да?
ГРЕГОР. Лучше проиграть, чем... чем... Слушайте, Витек, ведь от этого можно с ума сойти: все время видеть перед носом сто пятьдесят миллионов... Чуть не в руках держать... С детских лет только о них и слышать... (Встает.) Вы думаете, я проиграю?
ВИТЕК. Не знаю, господин Грегор. Случай очень спорный.
ГРЕГОР. Ладно, если проиграю, то...
ВИТЕК....то застрелитесь, сударь? Так говорил и ваш покойный батюшка.
ГРЕГОР. Он и застрелился.
ВИТЕК. Но не из-за тяжбы, а из-за долгов. Когда жинвешь так... в расчете на наследство...
ГРЕГОР. (удрученный, садится). Замолчите, пожанлуйста.
ВИТЕК. Да, у вас нервы слабы для великого пронцесса. А ведь какой великолепный материал! (Поднинмается по стремянке, достает дело Грегора.) Взгляните па эти бумаги, господин Грегор. Тысяча восемьсот двандцать седьмой год. Самый старый документ в нашей коннторе. Уникум, сударь! В музей, да и только. Что за пончерк на бумагах тысяча восемьсот сорокового года! Боже, этот писарь был мастер своего дела. Посмотрите только на почерк. Душа радуется!
Карел Чапек
Средство Макропулоса
Комедия в трех действиях с эпилогом.
Предисловие
Замысел этой комедии возник у меня года три-четыре назад, еще до "RUR"a". Тогда она, впрочем, мыслилась мне как роман. Таким образом, я пишу ее как бы с занпозданием; есть у меня еще один старый замысел, котонрый тоже надо реализовать. Толчок к ней дала мне теонрия, кажется, профессора Мечникова, о том, что старение есть самоинтоксикация организма.
Эти два обстоятельства я отмечаю потому, что нынешнней зимой вышло новое произведение Бернарда Шоу "Назад к Мафусаилу", -- пока оно знакомо мне только по аннотации, -- которое, по-видимому, ставит проблему долголетия гораздо шире. Здесь налицо совершенно слунчайное и чисто внешнее совпадение темы, так как Берннард Шоу приходит к прямо противоположным выводам. Насколько я понимаю, в возможности жить несколько сот лет г-н Шоу видит идеальное состояние человечества, нечто вроде будущего рая на земле. Читатель увидит, что в моем произведении долголетие выглядит совсем иначе: как состояние не только не идеальное, но даже отнюдь не желательное. Трудно сказать, кто из нас прав: у обеих сторон, к сожалению, нет на этот счет собственнного опыта. Однако есть основание предполагать, что понзиция Бернарда Шоу будет считаться классическим обнразцом оптимизма, а моя пьеса -- порождением беспернспективного пессимизма. В конце концов я не стану ни счастливей, ни несчастней от того, что меня назовут песнсимистом или оптимистом. Однако "пребывание в пессинмистах", по-видимому, влечет за собой известную ответнственность перед обществом, нечто вроде сдержанного упрека за дурное отношение к миру и людям. Поэтому объявляю во всеуслышание, что в этом я не повинен: я не допускал пессимизма, а если и допустил, то беснсознательно и сам об этом жалею. В этой комедии мне, наоборот, хотелось сказать людям нечто утешительное, оптимистическое. В самом деле: почему оптимистично утверждать, что жить шестьдесят лет -- плохо, а триста лет -хорошо? Мне думается, что считать, скажем, шестиндесятилетний срок жизни неплохим и достаточно продолнжительным -- не такой уж злостный пессимизм. Если мы, например, говорим, что настанет время, когда не будет болезней, нужды и тяжелого грязного труда,-- это, коннечно, оптимизм. Но разве сказать, что и в нынешней жизни, с ее болезнями, нуждой и тяжелым трудом, заклюнчается безмерная ценность,-- это пессимизм? Думаю, что нет. По-моему, оптимизм бывает двух родов: один, отвонрачиваясь от дурного и мрачного, устремляется к идеальнному, хоть и призрачному; другой даже в плохом ищет крохи добра хотя бы и призрачного. Первый жаждет подлинного рая -- и нет прекрасней этого порыва человенческой души. Второй ищет повсюду хотя бы частицы относительного добра. Может быть, и такого рода усилия не лишены ценности? Если это не оптимизм, назовите его иначе.
Я заступаюсь сейчас не столько за "Средство Макропулоса", к которому мне даже не хочется особенно принвлекать внимание; это пьеса без претензий, и я написал ее только так, для порядка. Говоря о пессимизме, я имею в виду "Жизнь насекомых", сатиру, которая обеспечила мне и моему соавтору каинову печать пессимистов. Спору нет, весьма пессимистично -- уподоблять человеческое обнщество насекомым. Но нисколько не пессимистично преднставлять человеческую личность в образе Бродяги. Те, кто упрекал авторов за аллегорию о насекомых, которая чернит якобы все человечество, забыли, что под Бродягой авторы подразумевают человека и обращаются к ченловеку. Поверьте, что настоящий пессимист -- только тот, кто сидит сложа руки; это своего рода моральное поранженчество. А человек, который работает, ищет и претвонряет свои стремления в жизнь, не пессимист и не может быть пессимистом. Всякая созидательная деятельность предполагает доверие, пускай даже не выраженное слонвами. Кассандра была пессимисткой, потому что ничего не делала. Она не была бы ею; если бы сражалась за Трою.
Кроме того, существует настоящая пессимистическая литература: та, в которой жизнь выглядит безнадежно неинтересной, а человек и общество запутанными, нудно-проблемными. Но к этому убийственному пессимизму относятся терпимо.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Эмилия Марти.
Ярослав Прус.
Янек - его сын.
Альберт Грегор.
Гаук - Шeндорф.
Адвокат К о л с н атый
Архивариус Витек.
Кристина -- его дочь.
Горничная.
Театральный машинист.
Уборщица.
Действие первое.
Приемная адвоката Коленатого. В глубине сцены -- входная дверь, налево -- дверь в кабинет. На заднем плане высокая регинстратура с многочисленными ящиками, обозначенными в алфанвитном порядке. Стремянка. Налево -- стол архивариуса, в серендине -- двойное бюро, направо -- несколько кресел для ожидаюнщих клиентов. На стенах -- разные таблицы, объявления, каленндарь и т. д. Телефон. Всюду бумаги, книги, справочники, папки.
ВИТЕК. (убирает папки в регистратуру) Боже мой, уже час. Старик, видно, уж не придет... Дело Грегор -- Прус. "Г", "Гр", сюда. (Поднимается по стремянке.) Дело Грегора. Вот и оно кончается. О, господи. (Перенлистывает дело.) Тысяча восемьсот двадцать седьмой год, тысяча восемьсот тридцать второй, тридцать второй... Тынсяча восемьсот сороковой, сороковой, сороковой... Сорок седьмой... Через несколько лет столетний юбилей. Жаль такого прекрасного процесса. (Всовывает дело на место.) Здесь... покоится... дело Грегора -- Пруса. М-да, ничто не вечно под луною. Суета. Прах и пепел. (Задумчиво усанживается на верхней ступеньке.) Известно -- аристокрантия. Старые аристократы. Еще бы -- барон Прус! И сундятся сто лет, черт бы их побрал. (Пауза.) "Граждане! Французы! Доколе будете вы терпеть, как эти привиленгированные, эта развращенная королем старая аристокрантия Франции, это сословие, обязанное своими привиленгиями не природе и не разуму, а тирании, эта кучка дворян и наследственных сановников, эти узурпаторы земли, власти и прав..." Ах!
ГРЕГОР. (останавливается в дверях и некоторое время прислушивается к словам Витека). Добрый день, гражданнин Марат!
ВИТЕК. Это не Марат, а Дантон. Речь от двадцать третьего октября тысяча семьсот девяносто второго года. Покорнейше прошу прощения, сударь.
СРЕДСТВО МАКРОПУЛОСА
Комедия в трёх действиях с эпилогом
ПРЕДИСЛОВИЕ
Замысел этой комедии возник у меня года три-четыре назад, ещё до «RUR"a». Тогда она, впрочем, мыслилась мне как роман. Таким образом, я пишу ее как бы с запозданием; есть у меня ещё один старый замысел, который тоже надо реализовать. Толчок к ней дала мне теория, кажется, профессора Мечникова, о том, что старение есть самоинтоксикация организма.
Эти два обстоятельства я отмечаю потому, что нынешней зимой вышло новое произведение Бернарда Шоу «Назад к Мафусаилу», - пока оно знакомо мне только по аннотации, - которое, по-видимому, ставит проблему долголетия гораздо шире. Здесь налицо совершенно случайное и чисто внешнее совпадение темы, так как Бернард Шоу приходит к прямо противоположным выводам. Насколько я понимаю, в возможности жить несколько сот лет г-н Шоу видит идеальное состояние человечества, нечто вроде будущего рая на земле. Читатель увидит, что в моем произведении долголетие выглядит совсем иначе: как состояние не только не идеальное, но даже отнюдь не желательное. Трудно сказать, кто из нас прав: у обеих сторон, к сожалению, нет на этот счет собственного опыта. Однако есть основание предполагать, что позиция Бернарда Шоу будет считаться классическим образцом оптимизма, а моя пьеса - порождением бесперспективного пессимизма. В конце концов я не стану ни счастливей, ни несчастней от того, что меня назовут пессимистом или оптимистом. Однако «пребывание в пессимистах», по-видимому, влечет за собой известную ответственность перед обществом, нечто вроде сдержанного упрека за дурное отношение к миру и людям. Поэтому объявляю во всеуслышание, что в этом я не повинен: я не допускал пессимизма, а если и допустил, то бессознательно и сам об этом жалею. В этой комедии мне, наоборот, хотелось сказать людям нечто утешительное, оптимистическое. В самом деле: почему оптимистично утверждать, что жить шестьдесят лет - плохо, а триста лет - хорошо? Мне думается, что считать, скажем, шестидесятилетний срок жизни неплохим и достаточно продолжительным - не такой уж злостный пессимизм. Если мы, например, говорим, что настанет время, когда не будет болезней, нужды и тяжелого грязного труда, - это, конечно, оптимизм. Но разве сказать, что и в нынешней жизни, с ее болезнями, нуждой и тяжелым трудом, заключается безмерная ценность, - это пессимизм? Думаю, что нет. По-моему, оптимизм бывает двух родов: один, отворачиваясь от дурного и мрачного, устремляется к идеальному, хоть и призрачному; другой даже в плохом ищет крохи добра хотя бы и призрачного. Первый жаждет подлинного рая - и нет прекрасней этого порыва человеческой души. Второй ищет повсюду хотя бы частицы относительного добра. Может быть, и такого рода усилия не лишены ценности? Если это не оптимизм, назовите его иначе.
Я заступаюсь сейчас не столько за «Средство Макропулоса», к которому мне даже не хочется особенно привлекать внимание; это пьеса без претензий, и я написал ее только так, для порядка. Говоря о пессимизме, я имею в виду «Жизнь насекомых», сатиру, которая обеспечила мне и моему соавтору каинову печать пессимистов. Спору нет, весьма пессимистично - уподоблять человеческое общество насекомым. Но нисколько не пессимистично представлять человеческую личность в образе Бродяги. Те, кто упрекал авторов за аллегорию о насекомых, которая чернит якобы все человечество, забыли, что под Бродягой авторы подразумевают человека и обращаются к человеку. Поверьте, что настоящий пессимист - только тот, кто сидит сложа руки; это своего рода моральное пораженчество. А человек, который работает, ищет и претворяет свои стремления в жизнь, не пессимист и не может быть пессимистом. Всякая созидательная деятельность предполагает доверие, пускай даже не выраженное словами. Кассандра была пессимисткой, потому что ничего не делала. Она не была бы ею, если бы сражалась за Трою.
Кроме того, существует настоящая пессимистическая литература: та, в которой жизнь выглядит безнадежно неинтересной, а человек и общество запутанными, нудно - проблемными. Но к этому убийственному пессимизму относятся терпимо.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Эмилия Марти.
Ярослав Прус.
Янек - его сын.
Альберт Грегор.
Гаук - Шeндорф.
Адвокат Коленатый.
Архивариус Витек.
Кристина - его дочь.
Горничная.
Театральный машинист.
Уборщица.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Приемная адвоката Коленатого. В глубине сцены - входная дверь, налево - дверь в кабинет. На заднем плане высокая регистратура с многочисленными ящиками, обозначенными в алфавитном порядке. Стремянка. Налево - стол архивариуса, в середине - двойное бюро, направо - несколько кресел для ожидающих клиентов. На стенах - разные таблицы, объявления, календарь и т. д. Телефон. Всюду бумаги, книги, справочники, папки.
Витек. (убирает папки в регистратуру) Боже мой, уже час. Старик, видно, уж не придет… Дело Грегор - Прус. «Г», «Гр», сюда. (Поднимается по стремянке.) Дело Грегора. Вот и оно кончается. О, господи. (Перелистывает дело.) Тысяча восемьсот двадцать седьмой год, тысяча восемьсот тридцать второй, тридцать второй… Тысяча восемьсот сороковой, сороковой, сороковой… Сорок седьмой… Через несколько лет столетний юбилей. Жаль такого прекрасного процесса. (Всовывает дело на место.) Здесь… покоится… дело Грегора - Пруса. М-да, ничто не вечно под луною. Суета. Прах и пепел. (Задумчиво усаживается на верхней ступеньке.) Известно - аристократия. Старые аристократы. Еще бы - барон Прус! И судятся сто лет, чёрт бы их побрал. (Пауза.) «Граждане! Французы! Доколе будете вы терпеть, как эти привилегированные, эта развращенная королем старая аристократия Франции, это сословие, обязанное своими привилегиями не природе и не разуму, а тирании, эта кучка дворян и наследственных сановников, эти узурпаторы земли, власти и прав…» Ах!
Грегор. (останавливается в дверях, и некоторое время прислушивается к словам Витека). Добрый день, гражданин Марат!
Витек. Это не Марат, а Дантон. Речь от двадцать третьего октября тысяча семьсот девяносто второго года. Покорнейше прошу прощения, сударь.
Грегор. Самого нет?
Витек. (слезает с лестницы). Еще не возвращался, сударь.
Грегор. А решение суда?
Витек. Ничего не знаю, господин Грегор, но…
Грегор. Дела плохи?
Витек. Не могу знать. Но жаль хорошего процесса, сударь.
Грегор. Я проиграл?
Витек. Не знаю. Принципал с утра в суде. Но я бы не…
Грегор. (бросаясь в кресло). Позвоните туда, вызовите его. И поскорей, голубчик!
Витек. (бежит к телефону). Пожалуйста. Сию минутку. (В трубку.) Алло! (Грегору.) Я бы, сударь, не подавал в Верховный суд.
Грегор. Почему?
Витек. Потому что… Алло. Два, два, тридцать пять. Да, тридцать пять. (Поворачивается к Грегору.) Потому что это конец, сударь.
Грегор. Конец чего?
Витек. Конец процесса. Конец дела Грегора. А ведь это был даже не процесс, сударь. Это исторический памятник. Когда дело тянется девяносто лет… (В трубку.) Алло, барышня, адвокат Коленатый ещё у вас? Говорят из его конторы… Его. просят к телефону. (Грегору.) Дело Грегора, сударь, это кусок истории. Почти сто лет, сударь. (В трубку.) Уже ушел? Благодарю вас. (Вешает трубку.) Уже ушел. Наверно, сейчас придет.
Грегор. А решение суда?
Витек. Не могу знать, сударь. По мне, хоть бы его вовсе не было. Я… я расстроен, господин Грегор. Подумать только: сегодня последний день дела Грегора. Я вел по нему переписку тридцать два года! Сюда ходил ещё ваш покойный батюшка, царство ему небесное! Он и покойный доктор Коленатый, отец этого, могучие были люди, сударь.
Грегор. Благодарю вас.
Витек. Великие законники, сударь… Кассация, апелляция, всякие такие штуки. Тридцать лет тянули процесс. А вы - бах - сразу в Верховный суд, скорей к концу. Жалко славного процесса. Эдак загубить столетнюю тяжбу!
Грегор. Не болтайте чепухи, Витек. Я хочу, наконец, выиграть дело.
Витек. Или окончательно проиграть его, да?
Грегор. Лучше проиграть, чем… чем… Слушайте, Витек, ведь от этого можно с ума сойти: все время видеть перед носом сто пятьдесят миллионов… Чуть не в руках держать… С детских лет только о них и слышать… (Встает.) Вы думаете, я проиграю?
Витек. Не знаю, господин Грегор. Случай очень спорный.
Грегор. Ладно, если проиграю, то…
Витек. …то застрелитесь, сударь? Так говорил и ваш покойный батюшка.
Грегор. Он и застрелился.
Витек. Но не из-за тяжбы, а из-за долгов. Когда живешь так… в расчете на наследство…
Грегор. (удрученный, садится). Замолчите, пожалуйста.
Витек. Да, у вас нервы слабы для великого процесса. А ведь какой великолепный материал! (Поднимается по стремянке, достает дело Грегора.) Взгляните па эти бумаги, господин Грегор. Тысяча восемьсот двадцать седьмой год. Самый старый документ в нашей конторе. Уникум, сударь! В музей, да и только. Что за почерк на бумагах тысяча восемьсот сорокового года! Боже, этот писарь был мастер своего дела. Посмотрите только на почерк. Душа радуется!
С древнейших времен и до нынешнего открытия генома человека лучшие умы бились над проблемой вечной молодости, понукаемые царями, императорами и прочими влиятельными персонами, которым было так хорошо на этом свете, что они совсем не спешили перейти на тот, якобы, лучший. Поиски священного Грааля, философского камня, гена старения не прекращаются и теперь. Только сейчас все это приобретает куда более солидные, наукообразные формы. А сколько классических литературных героев появились в результате этой гонки со смертью - Агасфер, Дориан Грей, Фауст.
Кадр из фильма
Дориан Грей
О пользе смешивания земли с ртутью
Самое забавное, что великие алхимики, первые системные врачеватели, знахари не просто создавали эликсиры вечной молодости, но и щедро делились их составами с остальным человечеством. Никаких патентов, ни каких государственных тайн, никаких надежд на сохранение монополии, позволяющей сделать миллионные и даже миллиардные состояния. Не то что нынешние фармацевты.
Вот английский средневековый алхимик Джордж Рипли подробно изложил не только состав, но саму технологию получения его фирменного эликсира в «Книге двенадцати врат». Только одно описание сложнейшего смешивания, последующей возгонки, процеживания, последовательного нагревания занимает несколько страниц. Не знаю, может, все это выглядело настолько сложно, что никто так и не решился попробовать. А, может, с сырьем возникли проблемы. Но раз нет сведений о торжестве эксперимента, значит, фокус никому не удался.
«Алхимик Сендзивой» («Alchemist Sędziwój») Яна Матейка
Аналогично поступил и французский алхимик Николас Фламель, который кудействовал на пару с собственной просвещенной женой. Известно, что он, будучи писцом и книготорговцем, приобрел таинственный папирус, озаглавленный «Книга иудея Авраама», содержавший якобы некие тайные знания, и увлекся созданием эликсира бессмертия. Он также опубликовал свои изыскания, содержащие подробные описания процессов смешивания земли, красной меди, мышьяка, коры дуба и даже сажи. В деле бессмертия всё шло в дело, нагревалось до состояния «зеленого льва», затем «красного льва», разбавлялось.
Надо сказать, что легенда о гениальном изобретении Николаса Фламеля подогревалось его долголетием. Он умер, когда ему было хорошо за восемьдесят. Более того, еще долго ходили провокационные слухи, что он имитировал собственные похороны и скрылся. И что его, дескать, видели даже в парижской опере в восемнадцатом веке. Однако ни разу никто не слышал, чтобы таинственный рецепт сработал. Может, он утаил какой-то технологический нюанс. В деле бессмертия мелочей не бывает.
Надо сказать, что в раннем средневековье было немало откровенных экстремалов в поисках молодости и бессмертия. Так, графиня Эржбет Батори принимала ванны из крови молодых девственниц. А маршал Жиль де Ре, соратник Жанны д’Арк, вешал молодых людей, будучи уверенным, что сперма повешенных превратит мандрагору в волшебное снадобье.
Затем Европу охватила буквально эпидемия териака, лекарственного средства, авторство которого приписывали еще и Митридату Евпатору. Тот, как известно, боялся отравления и годами создавал универсальный антидот. Затем рецепт попал в жадные руки победителей - римлян и личный врач Нерона его усовершенствовал, добавив мясо гадюки и даже бобровую струю. Постепенно это средство стало рассматриваться не только как антидот, но и как универсальное лекарство от всех болезней, а значит, и продления жизни.
В конце семнадцатого века французский врач Моисей Шара впервые опубликовал состав снадобья. Но изготавливали териаки публично в присутствии наблюдателей, следивших за тем, чтобы все прописанные элементы были использованы. Потом снадобье еще полгода настаивалось, а потому стоило безумно дорого. Но даже богатые не обрели благодаря ему вечной жизни.
Кстати, териаки в семнадцатом веке входили в царскую аптеку, в России в их состав добавили еще и корень валерианы. Последние упоминания о териаках встречаются в Европе уже в позапрошлом веке. Пришло время иной фармакологии.
Россия - родина утопии
Давно замечено, что главными заказчиками разного рода эликсиров бессмертия остаются авторитарные правители, которые в прямом смысле хотели бы править вечно. Ну, и, соответственно, также вечно жить. Вот и большевики, придя к власти, очень заинтересовались проблемой вечной молодости. Более того, один из видных большевиков Александр Богданов, в свое время нещадно критикуемый Лениным, возглавил Институт переливания крови. И решил продлевать жизнь стареющим коллегам по подполью путем переливания крови молодых. Но, видимо, вождь критиковал его не зря. Этот фокус не удался.
Сергей Воронов
А вот физиолог и врач Сергей Воронов, фактически прототип булгаковского профессора Преображенского, предложил метод чисто хирургический. Он ставил опыты омоложения путем пересадки половых желез обезьян. Надо сказать, что Воронов, бывший Сергеем, Самуилом и Сержем в зависимости от обстоятельств, с восемнадцати лет жил во Франции и там сформировался, как хирург.
Сергей Воронов
Толчком к его исследованиям послужила поездка в Египет, где он изучал последствия кастрации евнухов. Правда, во Франции у Воронова был теоритический предшественник профессор Шарль Эдуард Броун-Секар. Он разработал технологию инъекций, созданных на основе вытяжки из половых желез животных. Его доклад во французских научных кругах был воспринят как сенсация, Коллеги аплодировали ему стоя, выслушав сообщение, что инъекции позволили повысить мозговую активность, способствовали обмену веществ.
Воронов также начинает эксперименты на животных, пересаживая яички более молодых особей старшим. Затем пришла очередь омолаживать человечество. Воронов пересаживает буквально микронные части половых желез, их тончайшие срезы в мошонки пациентам. Срезы приживаются и дают, как утверждалось, сенсационный эффект. Возрастает половая активность, отмечается скачок работоспособности, даже зрение резко улучшается. К тридцатым годам только во Франции прошли через операционный стол Воронова более пятисот пациентов. Еще больше в его клиниках в Швейцарии и в Алжире.
Воронов разбогател, стал настоящей светской звездой. Он заводит даже собственный обезьяний питомник, чтобы иметь под рукой весь необходимый биологический материал.
Но вскоре коллеги подвергли его деяния обструкции. Утверждалось, что весь эффект от операций сродни плацебо. Пациенты просто сами себе внушают положительный эффект. В сороковых годах открытие гормона тестостерона вроде бы породило у Воронова надежду на то, что его исследования будут вновь оценены. Но только в девяностые годы старейший медицинский журнал «Ланцет» принес уже духу Воронова извинения за многие несправедливые обвинения.
Правда, позже, в 1999 году появились подозрения, что Воронов своими пересадками мог способствовать передаче вируса СПИДа от обезьян к человеку.
Как часто бывало у алхимиков, он не создал универсального средства омоложения, но его идеи легли в основу многих нынешних исследований.
Другой сторонник научного омоложения, Александр Богомолец, в некотором смысле повторил судьбу Воронова, путь от шумного успеха до насмешек и забвения. Между тем, спустя годы Богомольца и воспринимали, как некоего анекдотичного авантюриста, который обещал в своей работе «Продление жизни», вышедшей в Киеве в 1938 году, возможность продлить жизнь лет до ста-ста пятидесяти. Помнят и фразу Сталина, узнавшего, что сам физиолог и геронтолог умер от разрыва плевры: «Вот же жулик, всех обманул!».
Академик Александр Богомолец (1881-1946) и его сын Олег. 1930-й год
Между тем, Богомолец был серьезным исследователем. Именно он после смерти Богданова возглавил московский Институт переливания крови и в некотором смысле продолжил его опыты в части омоложения организма. Кстати, именно Богомолец разработал методы консервации крови, которые используются до сих пор. Он же выделил особые свойства для переливания первой группы.
Богомолец, основавший в Киеве Институт физиологии, занимался проблемами клетки, развития злокачественных опухолей, заложил основы советской геронтологии и эндокринологии. Однако фраза разочарованного Сталина, которому сограждане в письмах желали жить вечно, на долгие годы поставила его имя под запрет.
А как сейчас?
Сейчас панацеей считается пересадка стволовых клеток. Кстати, термин этот был впервые предложен нашими соотечественником Александром Максимовым в 1909 году. В общем виде стволовые клетки - это недифференциированные (незрелые) клетки, способные превращаться в клетки разных органов и тканей. Стволовые клетки возобновляются и с их помощью может осуществляться омоложение и восстановление тканей.
Wikipedia
Донор во время забора его стволовых клеток методом афереза с целью аутологичной трансплантации.
Понятно, что с возрастом число стволовых клеток в организме резко уменьшается. И тут вступает в свои права методика их подсадки. Невольно опять-таки вспоминается теория Александра Богомольца о соединительной ткани и ее значении. Он даже в зависимости от типа соединительной ткани разделил пациентов на четыре категории.
К слову, считается, что применение стволовых клеток уже не раз приводило к фатальным результатам для пациентов. Сейчас в России бытует мнение, что смерти от рака ряда наших звезд эстрады и театра были вызваны многочисленными инъекциями эмбриональных стволовых клеток. В числе таких жертв негласно называют актеров Александра Абдулова и Олега Янковского, актрису Анну Самохину, певицу Жанну Фриске. Причем сначала реально начиналось омоложение организма, активизация всех физиологических процессов. А потом вдруг бесконтрольный рост раковых клеток.
Однако исследования продолжаются. У нас, говорят, их активно финансирует Олег Дерипаска. Мечта о вечной молодости никогда не покинет человечество. Особенно ту его часть, что познали рай уже на этом свете.
Кстати, только что обнародованы данные исследований, проведенных в Миллеровской школе при Университете Майями. Там пациентам преклонного возраста делали омолаживающие инъекции мезенхимальных стволовых клеток, извлеченных из косного мозга молодых людей. Полгода наблюдений дали положительные результаты. Но, видимо, эксперимент требует куда более продолжительного наблюдения.
Кстати, великий Мечников просто советовал для долголетия потреблять молочнокислые продукты. И дешево, и сердито.