Годы правления симон де монфор. Симон де Монфор

Граф Монфорский давно славился католической ревностью, безумной храбростью, своеобразным благочестием и доходившим до болезненности фанатизмом. Таких людей могла производить только теократия. Это был "атлет веры", по выражению его историка, «Иуда Маккавейский XIII столетия». Даже в век господства католических идеалов, подобные личности встречались редко.
Симон успел ознаменовать себя подвигами во время византийского похода 1204 года. Когда он хотел, Симон мог казаться разговорчивым, даже утонченным в обращении. Но в большинство случаев, он казался недоступным. В его характере было много энергии, но еще больше честолюбия.

Чувствуя себя призванным и способным к власти, он был вдвойне опасен, ибо мог прикрываться маской набожности, если того требовала ситуация. Впрочем его религиозность почти всегда была непритворной. Он был создан повелевать и словом и страхом. Его строгость доходила до жестокости и даже свирепости. За честолюбие и жестокость, его упрекает даже ультракатоличеекий историк, Райнальди, который считает смерть, постигшую Монфора, справедливым наказанием Божьим. Провансальский поэт угадал скрытые замыслы крестоносного героя, влагая в его уста слова, сказанные, якобы, при избрании: "Я принимаю власть под одним условием: при всех крайностях присутствующие здесь бароны всюду пойдут за мной." На войско и рыцарство он производил впечатление своею величественной наружностью, гордым взором и редкой физической силой даже для того железного века. Он не был чужд военных талантов, хотя часто руководствовался необдуманной храбростью и слепым презрением к опасностям.

… Гарнизон, обрадованный этим и заметивший затруднение Монфора, решился дать сражение, отправив между тем в Тулузу гонца с изложением всех обстоятельств и намерений мюрэйцев. Тулузцам предлагали воспользоваться оставшейся на их долю крестоносной армией без ее страшного вождя. Монфор видел свое воинство с другого берега, а между тем не мог и думать об оказании какой-либо помощи. Крестоносцы, как показал опыт, были сильны только им; без него им грозило совершенное истребление. Мысли, одна другой смелее, возникали в голове героя, но никто из крестоносцев не полагал, что он решится на единственный исход, который предстояло выбрать ему перед опасностью полного проигрыша всего крестового похода.
Ему дали знать, что тулузское войско наступает. Прошло несколько часов, и он сам увидел знамена, доспехи и оружие тулузских альбигойцев. Он был отделен от неприятеля и от своих Гаронной. Как нарочно, поднялся сильный ветер; река закипела. Монфор порывался кинуться в волны, братья, сыновья и свита удерживали его. Но препятствия в тот момент для него были ничтожны. На мольбы удерживавших его он пригрозил мечом.
— Я должен спасти их, они гибнут за меня. Если же я погибну — значит так угодно Богу! — воскликнул Монфор и, дав шпоры своему коню, опрокинул Гюи, перескочил через него и ринулся в ревущие и кипящие волны.
Началась борьба между рекой и героем-всадником. Неукротимая стихия оспаривала победу у человека и часто, как бы издеваясь над всеми его усилиями, увлекала на дно, волны скрывали его... После страшных для крестоносцев мгновений, в которые жизнь Симона висела на волоске, он достиг-таки цели, к несчастью альбигойцев. Крестоносцы наблюдали за борьбой своего вождя внимательно и с гробовым молчанием. Вдруг оглушительное "Монфор"! раздалось на противоположном берегу. Тяжелый конь, скользя, взбирался по покатому берегу. Он нес торжествовавшего всадника.
Пятеро рыцарей вышли вслед за ним. Восторг и крики долго не умолкали, они должны были грустно отозваться в сердцах жителей Мюрэ и Тулузы….
…Между тем Монфор поспешно приближался на выручку города; с ним была вся армия. Его не останавливали ни помехи, ни предчувствия жены. Еще перед началом экспедиции графине Алисе приснился сон, сильно напугавший ее: она видела свои руки обагренными кровью. Она предостерегала Симона, но он отвечал ей так:
— Вы говорите, графиня, как женщина. Неужели мы — испанцы, которые верят всяким снам и гаданиям? Если бы я увидел во сне, что в эту ночь буду убит в экспедиции, которую начинаю, и то не стал бы остерегаться, чтобы посмеяться над глупостями испанцев и провансальцев, которые верят всяким предчувствиям и сновидениям.
Путь лежал на Саверден. Монфор свернул с дороги и заехал в ближайшее цистерцианское аббатство Больбон. Здесь настоятель стал пугать его королевскими силами.
— Ваши силы недостаточны в сравнении с королевскими, — говорил он ему. — Сам король арагонский предводительствует ими, а он человек опытный и искусный. С нимвсе графы.
Вместо ответа Симон вынул записку и показал ее собеседнику.
— Прочтите, — сказал он.
Это было письмо короля к одной даме, жене тулузского дворянина. Дон Педро писал, что из любви к ней он выгонит французов из Лангедока.
— Что же из того? — спросил монах.
— А то, что Бог будет помощником моим и что не следует мне бояться человека, который из-за прелестницы идет разрушить дело Божье.
Уединение аббатства больбонского, его лесистые окрестности располагали к молитве. Монфор вошел в церковь и преклонил колена пред алтарем. Он долго молился молча, потом, вынув свой меч и положив его на алтари, сказал:
— Великий Боже, Ты избрал меня, недостойного, воевать за Тебя. В этот день я кладу оружие свое на Твой алтарь. Сражаясь за тебя, я хочу, чтобы меч сей вел меня во славу.
… Между тем к крестоносцам стали прибывать отставшие, наконец показались подкрепления, не успевавшие нагнать армию на походе и теперь прибывшие в самую важную минуту. Надежды пылких рыцарей увеличивались, но прелаты твердо стояли на своем. Они сказали, что скорее пойдут босыми и, отложив в сторону свой сан, униженно, на коленях, станут молить короля не восставать против Церкви, чем допустят крестоносцев обнажить меч на него, не получив прямых повелений папы.
Тем и кончилось это бурное заседание, где впервые светский и клерикальный элемент крестоносной армии не нашли взаимопонимания, впоследствии этот разлад стал еще большим. Прелаты не шутили и хотели было уже привести в исполнение свое обещание, но, лишь только мост был спущен, передовые каталонские пикеты с такой быстротой кинулись на него, что едва не прорвались в крепость.
— Видите! Ничего вам не удается сделать, — сказал Монфор легатам. — И будет еще не то, довольно оскорблений мы перенесли, пора дать позволение воинству сразиться.
— Лучше умереть со славой, чем жить опозоренным! — чикнул рыцарь Балдуин, и слова его повторили все французы .
Легаты согласились. Мост был поднят. Войско начало готовиться к бою. На открытом воздухе была совершена последняя месса. Симон стоял на коленях и усердно молился, два дурных предзнаменования не смутили вождя, при всем его суеверии. Во время молитвы его наплечники лопнули и кираса упала, но он спокойно велел принести другую. Когда он встал и садился на лошадь, конь взвился и опрокинул всадника на землю. При колоссальной фигуре Монфора это могли видеть из неприятельского лагеря — они подумали, что атлет погиб, и воздух огласили крики радости.
Это обстоятельство послужило только на пользу Монфору.
— Вы видите, — говорил он своим, оправляясь, — я остался жив. Значит Богу угодно даровать мне победу. А вы, — указал он на тулузцев, — вы кричите и радуетесь, но, клянусь Господом-победителем, я оглашу воздух криком, который настигнет вас у самых стен Тулузы.
Ему предлагали сосчитать крестоносцев.
— Не надо, — отвечал он. — Нас достаточно, чтобы с Божьей помощью победить неприятеля.
Действительно, силы были далеко не равны. Надо отметить, что на бурном заседании тулузского капитула решено было идти всем владеющим оружие в лагерь королевский; многие последовали этому зову, как ни пугали их оробевшие, что французы страшны на войне, что у них «львиные сердца». Таким образом, в альбигойской армии вместе с пехотой собралось более пятидесяти тысяч. У Монфора же не было и одной тысячи рыцарей, пеших он вообще не вводил в дело, да и было их очень мало — нескольку сотен; им приказано было охранять мост.
Епископ тулузский Фулькон благословил крестовых рыцарей, каждого отдельно. Но епископ Комминга прервал его и, осеняя крестом все воинство, воскликнул громким голосом:
— Грядите во имя Христа, я порукой вам, что в день последнего суда грехи каждого, павшего в этом бою, буду прощены, глава его покроется венцом мученическим, а сам он причастится жизни вечной.
Рыцари начали обниматься, как в предсмертный час, и поклялись помогать друг другу во время боя. Ворота растворились, и крестоносцы, распустив знамена, встали против альбигойцев.
А там, на совете, благодаря настояниям короля, ибо он прекрасно умел говорить, решено было немедленно дать сражение. Предложение Раймонда окопаться не было уважено.
В это время в арагонском стане совершалась необычная сцена. Какая-то неодолимая сила увлекла дона Педро в решительные часы; он хотел сражаться как простой всадник и не узнанным померять свои силы с Симоном Монфором, который стал так ненавистен ему. Потому он предложил своему приближенному рыцарю Гомесу обменяться мантией, броней и оружием.
— Я найду тебя, Монфор! — воскликнул он, с обнаженным мечом поскакав к своим благородным рядам, блестящим сталью шлемов и доспехов.
По примеру крестоносцев король разделил ряды своей кавалерии на три части: в авангарде стал граф де Фуа, в центре сам король, а в резерве Раймонд Тулузский. На возвышении, за рядами войск, виднелась стройная фигура еще очень молодого человека, но уже в рыцарских доспехах, окруженного небольшой свитой с тулузскими гербами; это был сын графа тулузского, будущий Раймонд VII. Он на-за ходом битвы, нетерпеливо ожидая начала боя.
Монфор же, как опытный полководец, встал в арьергарде своей армии, дабы контролировать ход боя. Впереди крестоносных знамен носился Верль д"Энконтр, в центре командовал изменник Букхард де Марли.
Вот подан сигнал, и альбигойцы, предводимые графом де Фуа, уверенные в многочисленности своих войск, заранее рассчитывавшие на успех боя, атаковали французов; за ними неслись каталонцы. С привычным искусством встретили крестоносцы этот налет и отразили его. Граф де Фуа повторил атаку, но крестоносцы, точно испуганные, не допустили его до рядов, повернули коней и понеслись назад в предместья Мюрэ. По тесным улицам города они выехали в поле и помчались в тыл атакующим. Прежде чем альбигойцы въехали в предместье, они были уже отрезаны. Сперва де Фуа не мог понять, кто и откуда сражается с ним. «Как пыль, гонимая ветром на широких полянах» рассеялись крайние ряды альбигойцев от стремительного удара крестоносцев, налетавших с флангов. Смешение началось и между альбигойцами, которые скоро были вытеснены из предместья; победители, преследуя их, помчались к арагонскому центру, где по знамени можно было приметить короля.
Здесь их встретило сильное сопротивление. Началась беспощадная сеча. Гром оружия, стук и шум ударов был столь же силен, рассказывает летописец, слышавший об этом бое от очевидцев, как шум, производимый падением целого леса под ударами множества топоров.
Сопротивление альбигойцев и арагонцев было отчаянным; прорвать неприятельский центр крестоносцы не могли, но де Марли успел произвести смятение на левом крыле. Король примчался на поддержку своим, он хотел сомкнуть разорванные ряды; началась борьба насмерть. Сражающиеся знали, что от этого момента зависит успех и слава битвы, а может быть, и судьба крестового похода. Под стук мечей и ржание коней раздавались крики: «Аrаgon, Тоulouse, Foiz, Comminges!»; девизом их противников было страшное слово «Montforte». Скоро все перемешалось. Бились один на один, не думая о товарищах. Облака пыли не позволяли различать предметов и сражающихся.
В густых толпах арагонцев, которые спешили поддержать своих, виднелась статная фигура воина в золотых доспехах, с позолоченным щитом; на шлеме его сверкала корона из драгоценных камней. По всему вероятно, думали французы, это был король. Два рыцаря, Ален де Руси и Флоран де Билль, давно прорывались к нему, одолевая все препятствия. Ударом палицы мнимый король был вышиблен из седла. Легкая победа и упавший шлем вывели рыцарей из заблуждения. Дон Педро был близко: он искал Монфора, но не находил его между сражающимися. Увидав своего друга в опасности, он поспешил ему на выручку.
— Король перед вами! — воскликнул он, поднимая забрало и вызывая противников. Но, попав в самое жаркое место боя, он со свитой был увлечен в сторону.
Два рыцаря между тем не переставали следить за ним. Лишь только свита его отделилась, несколько всадников с опущенными забралами приблизились к нему. Между ними были Руси и де Билль. Король не смутился перед столькими мечами, занесенными над его головой. Скоро центр боя оказался в этом месте. Сюда съехались храбрейшие французы и славнейшие арагонцы. Король отбивался спокойно и удачно; броня его была непробиваема. Он изрубил нескольких человек, но в самую решительную минуту, когда удары ожесточенных врагов стали учащаться, меч и истомленные силы короля отказались служить ему; секира выпала из его рук. Острием меча хотел он заколоть де Билля, однако Руси положил его насмерть. Король упал на трупы крестоносцев. Знатнейшие арагонцы дрались за своего короля, давно лишались они товарищей; теперь остальные дрались из-за его трупа.
Смятение начало распространяться между альбигойцами еще с той минуты, как пронесся слух, что всадник с короной опрокинут. Не все в армии знали, что дон Педро переодет, и альбигойцы не могли утешать себя этою мыслью. Когда погиб король и когда вокруг его трупа пали храбрейшие рыцари, думавшие защитить его, альбигойская армия была поражена. Раймонд Тулузский и Роже де Фуа оказались неспособны оживить дух войска.
Они скрылись, за ними бросилась бежать вся альбигойская армия. Всякий спешил спастись, никто не заши щался. Французы ожесточились до того, что альбигойцы, оставшиеся в живых, приписывали свое спасение чуду. Арагонцы, тулузцы, каталонцы, рыцари пиренейских графcтв представляли пеструю смесь бегущих… (с) Осокин Николай. История альбигойцев и их времени .

У папы Иннокентия III и французского короля бывали разногласия. Решительный понтифик в делах нравственности ни для кого не делал исключения. Когда Филипп Август отказался от венчанной супруги Ингеборги Датской и незаконно женился на Агнессе Меранской, папа наложил на Францию интердикт. Король вынужден был покориться, а его любимая умерла. Когда исчезла причина раздора, интересы папы и короля снова совпали, и Иннокентий просил французского монарха лично возглавить поход против альбигойских еретиков. Он обещал передать очищение от скверны земли Филиппу или его наследникам. Но трезвый политик Филипп Август занимался укреплением ядра своих владений, которым в то время угрожала англо-имперская коалиция, и был не склонен разбрасываться. Впрочем, дальновидный правитель не запретил своему сыну участвовать в походе против катарской ереси.

Маленький, некрасивый, одноглазый и преждевременно облысевший французский король не производил величественного впечатления. Он казался медлительным тугодумом, но мыслил очень прагматично и четко. На протяжении всего своего долгого правления он преследовал одну цель - увеличить владения, утвердить границы своего домена. Просторы Окситании прельщали его, но политическая реальность подсказывала, что время для захвата еще не настало. Он умел выжидать, и, в конце концов, прекрасный богатый край стал собственностью его дома.

Возможно, успехи Монфора не особенно радовали французского короля. Слишком быстрое возвеличивание ранее ничем не примечательного подданного раздражало правителя, всю свою деятельность посвятившего смирению излишне могущественных вассалов. Пока Монфор пребывал в бедности, он не представлял собой проблемы.

Его происхождение и родственные связи, казалось, не обещали ничего необыкновенного. До появления на исторической сцене Симона IV де Монфора самым известным представителем этого дома являлась Бертрада де Монфор, четвертая или пятая жена графа Анжуйского Фулько V Злого. Она родила сына Фулько VI, ставшего впоследствии королем Иерусалимским. Однако, не желая разделить судьбу предшествующих жен Анжуйца, которых он либо уничтожил физически, либо заставил принять постриг, решительная Бертрада предложила свою любовь королю Франции Филиппу I. Тот выставил королеву Берту Голландскую и зажил новой семьей с Бертрадой, родившей ему несколько дочерей.

Очевидно, что наследник короля Филиппа, Людовик VI, сын изгнанной королевы, не слишком благоволил родственникам новой жены его отца.

Монфоры принадлежали к кругу тех искателей приключений, которые вместе с Вильгельмом Бастардом переправились через Ла-Манш в Англию и помогли ему уничтожить правящую Уэссекскую династию. Мужчины дома Монфор, традиционно носившие имена Симон, Амори и Ги, всегда находились около трона нового правителя - впрочем, не слишком близко. По-видимому, предки Симона недостаточно ярко проявили себя, поскольку не приобрели материальной благодарности получившего прозвище Завоеватель Вильгельма в виде земель и титулов. О деятелях дома Монфор практически нет сведений, относящихся ко времени правления сыновей Завоевателя. В период противостояния Стефана и Матильды предок Монфора служил попеременно то одной, то другой партии. Но такое поведение было свойственно практически всем представителям англо-французской знати. На этом скользком пути дед Симона, Амори IV, не приобрел ничего - об этом говорит его брак, заключенный с женщиной, от которой осталось в истории только имя - Мод (или Матильда) .

Отец Симона, Симон III по прозвищу Лысый, проявил определенную активность, сражаясь на стороне Генриха Английского против французского короля. Его старания были оценены: монарх передал ему графство Лейстер вместе с рукой Амиции де Бомон, единственной наследницы земель и титула. Это благодеяние никак не связало Симона Лысого, поскольку он принимал участие в войнах непокорных сыновей Генриха II с отцом то на одной, то на другой стороне. В конце концов, Симон III окончательно перешел на сторону Франции и стал служить Людовику VII.

Несмотря на то что французский король сделал его смотрителем важного приграничного замка, отец нашего героя не составил состояния и не занял никакой важной или денежной должности. Он и его потомство пребывали в безвестности до тех пор, пока папа Урбан не призвал христиан к освобождению Гроба Господня.

Симон IV де Монфор (ок. 1150–1218), ставший после смерти отца главой дома, сделал приличную партию, женившись на Алисе, дочери коннетабля Франции из знатного и получившего впоследствии широкую известность в истории страны рода Монморанси. Это самое бесспорное событие первых пятидесяти лет его жизни; остальное покрыто мраком неизвестности. У него было большое потомство и, можно предположить, малые доходы. Поэтому, как многие благородные, но небогатые рыцари, он вместе с братьями отправился в Святую землю, правителями которой были его очень дальние родственники. В Палестине Симон неплохо проявил себя, но особенно не прославился. Его имя прозвучало только в Константинопольском (Четвертом) крестовом походе. Тогда он, увидев, что крестоносцы вместо сарацин набросились на собратьев по вере и разорили христианский город Зару, покинул войско, уведя с собой отряд совестливых рыцарей. Таким образом, он выказал определенную принципиальность и не стал участником разграбления Константинополя и осквернения православных храмов.

Некоторое время он вместе с братом Ги служил венгерскому королю.

Затем братья снова очутились на Святой земле, где Симон «в течение пяти лет отличался самыми блестящими подвигами», которые, впрочем, нигде не названы конкретно, а его брат путем брака вошел в число латинской правящей верхушки. Когда папа Иннокентий призвал верующих с оружием в руках искоренить в Окситании ересь, Симон де Монфор оказался в числе первых.

Теперь он горел рвением принести на алтарь борьбы с ересью свой меч, свой опыт и боевые умения. Он не столько по привычке к сражениям, сколько по внутреннему убеждению отправился на Юг бороться с еретиками.

Нигде не встречается упоминаний о желании Монфора завладеть Священным Граалем. Но, проведя столько лет в Святой земле, полной воспоминаний о Спасителе и сказаний о его крестных муках, он, безусловно, был знаком с преданиями о волшебной чаше. Кто знает, быть может, этого любителя опасных приключений поманил в Прованс своим призрачным образом Грааль? Ведь сначала не стремление к власти являлось главным стимулом Монфора; невозможно было и вообразить, что он станет владыкой этой прекрасной благородной страны.

Описаний личности Симона де Монфора немного, но они существуют, составленные преимущественно католическими летописцами. Если верить им - он истинный Галахад. Петр Сернейский рассыпался в дифирамбах: «Роста он был высокого, волосы у него пышные, лицо тонкое, облик приятный, плечи развернутые, руки сильные, стан стройный, все члены гибкие и подвижные, движения живые и быстрые: даже враг или завистник не нашел бы, в чем его упрекнуть. Слова его были красноречивы, общество приятно, целомудрие безупречно, смирение необыкновенно. Решения его неизменно были мудрыми, советы дальновидными, суждения справедливыми, он был безупречно чист и удивительно смиренен, искушен в военном деле, осмотрителен в действиях, за дело брался неспешно, но упорствовал, доводя до конца все, за что ни брался, всецело был предан служению Господу. Сколь же предусмотрительны были избравшие его руководители, сколь рассудительны крестоносцы, единодушно признавшие, что истинную веру должен защищать именно такой верующий, решившие, что человек, так умеющий служить христианству, призван вести против зачумленных еретиков священное Христово воинство. Божие войско должен был возглавить такой полководец».

Может быть, не все славословия пристрастны: Монфор действительно был умелым воином и одаренным полководцем; ему на самом деле были присущи решительность и упорство; это признавали даже южане. Описание внешности губителя альбигойцев субъективно, как и любое впечатление о человеке. Однако известно, что его старший сын, изменивший историю Англии, считался мужчиной весьма «красивым и изящным».

На фоне альбигойской трагедии такие мелочи, как семейные отношения Монфора, кажутся никому не интересными. Между тем то там, то тут встречаются мимолетные заметки вроде: «Он сильно тосковал в разлуке со своей супругой» или «Наконец, прибыла его супруга, которую он весьма счастлив был видеть». Действительно, Алиса Монморанси, дочь коннетабля Франции, была деятельной помощницей мужу в его святом деле - не раз, когда он особенно нуждался в людях, она приводила ему из Франции отряды воинов. Так что не исключено, что «безупречное целомудрие» - не пустая фраза.

Судя по всему, это был человек твердый, веский, сдержанный, не оратор, не идеолог и не игрок словами и фразами. Он казался существом, обладающим неосознанным и неопределенным чувством внутренней власти, которая ждет своего часа.

В. Герье рисует Монфора такими красками: «Это был недюжинный человек, религиозный до фанатизма, бесстрашный до опрометчивости, суровый до жестокости, предприимчивый и честолюбивый; для него крестовый поход был средством удовлетворения не только его душевных страстей, но и материального расчета».

Рассказывали, что прежде, чем принять крест против еретиков, Симон де Монфор открыл Псалтырь, чтобы узнать, что его ждет. Такой способ диалога с Богом был весьма распространен в Средние века. Разумеется, этот рассказ - не более чем легенда. При всех своих бесспорных достоинствах великий завоеватель не знал грамоты. Впрочем, нельзя исключить, что рядом находился какой-нибудь клирик, который не только прочитал священный текст, но и истолковал Божью волю.

Обыденная, но идущая от сердца борьба за интересы католической церкви нежданно обернулась для Симона де Монфора блистательным возвышением. Еще недавно рядовой рыцарь - и вот уже глава крестоносного воинства, вельможа, стоящий в одном ряду с высокомерными южными властителями, виконт Альби, Каркассона и Безье.

Став по воле случая во главе армии, он оказал огромное влияние на течение истории и исход важнейших событий своего времени.

Главная и чуть ли не единственная причина общественного развития - деятельность незаурядной личности. Умственные и нравственные особенности человека - его способности, таланты, знания, решительность или апатичность, храбрость или трусость - гораздо чаще, чем принято думать, играют важную роль в истории человечества. Зачастую в силу исторических условий стать лидерами выпадает на долю просто способных и даже посредственных людей. Но глубина личного влияния зависит от дарований и талантов человека.

Сам факт выдвижения на роль предводителя войска Симона де Монфора кажется игрой судьбы и случая.

Аббат Сито Арно Амори, разрываясь между ненавистью к катарам и предписываемым церковью милосердием, не видел себе достойного помощника, пока его взгляд не упал на Монфора. Тот стал его орудием, способным в любую минуту внезапным решением своей воли ввести в ход событий новую неожиданную и изменчивую силу, способную придать крестоносному делу нужное направление. Не было случая, чтобы он обманул ожидания цистерцианца.

Арно Амори происходил из герцогского рода правителей Нарбонна. Сословное высокомерие было ему далеко не чуждо. Он славился как ученый и искусный проповедник, его считали душеведом. Под невзрачной оболочкой рядового неграмотного рыцаря он разглядел (вернее, установил, наведя справки) благородное происхождение, черты которого не могло уничтожить прозябание в ничтожестве. Сам аббат не был бессребреником и совсем не походил на святого. Он ценил жизненные удобства, не стремился устоять перед мирскими соблазнами и неистово жаждал обогащения. Непомерное тщеславие заставляло его мечтать о своем возвышении, а для достижения цели он, предвосхитив иезуитов, полагал, что цель оправдывает средства.

Таким средством он считал Симона де Монфора.

Поначалу Монфор подчеркнуто демонстрировал уважение к соратникам. Он не принял ни одного решения, не посоветовавшись со своими баронами. Постепенно он завоевал всеобщее уважение и доверие, позволяющее принимать единоличные решения. Скоро к нему присоединился брат Ги, вернувшийся из Палестины. Брат, кузены, сыновья и даже супруга были задействованы в главном семейном предприятии - овладении его домом всем изобильным Югом.

Но в отличие от Арно Амори Монфор не был лицемером.

Катары - богоотступники и предатели, колеблющие устои веры и плетущие нити заговоров. Они более противны церкви, чем иноверцы и язычники, полагал Монфор. Ведь враги внешние могут стать друзьями, изменники же внутренние - никогда.

Благоприятствующие ему обстоятельства оказались очень многочисленны и очень сильны. Сопротивление южан требовало принятия самых жестких мер. Рим был намерен любым способом сломить непокорность местного населения, его готовность защищать свои свободы и свой образ мыслей. Легат не обладал полководческими способностями, и ему было необходимо иметь одаренного и послушного военачальника. Что касается способностей, то он сделал правильный выбор; но покорностью здесь и не пахло. Блестящие победы Монфора поднимали его на недосягаемую высоту и превращали из пешки в самостоятельную фигуру.

Однако война велась без всякого определенного политического плана против мелких и крупных баронов, редко объединявшихся в «блок противников»; вот потому эта война резко отличается от Крестовых походов, которые осуществлялись в то же время на Востоке и были связаны с политическими и экономическими планами. По этой причине мы можем лишь описывать развитие событий Альбигойской войны, сводившейся к ряду налетов, устроенных Симоном де Монфором на владения крупнейших правителей Окситании.

Триумфатором он прошел по центральной части страны и в 1210 г. подтвердил свои полководческие таланты при осаде Минервы.

Расположенный недалеко от восточной границы графства Тулузского, в местности, покрытой горами, оврагами и стремнинами, Минерва считалась довольно большим поселением. Она имела два ряда крепостных стен и соответственно делилась на два города: Верхний и Нижний. Население составляло около трехсот человек. Большинство горожан разделяли взгляды катаров; многие исповедовали катарское вероучение. Известие о бесчеловечной расправе с Безье вызвало не столько ужас, сколько возмущение жителей. Защищенные неприступными стенами, они сулили французам скорое возмездие. Возглавлявший гарнизон Минервы Жерар де Пино, хотя и не был еретиком, пришел в такой гнев, что, захватив двух отбившихся от французского войска рыцарей-крестоносцев, выжег им глаза и вырвал языки.

Сеньор Минервы виконт Гийом считался одним из наиболее крупных вассалов Транкавеля. Его женой была урожденная де Терм, привечавшая поэтов и катаров. Ее под именем «Сладостной всадницы» воспел трубадур Раймон де Мираваль.

Узнав о жестокости своего военачальника, виконт испытал дурные предчувствия, которые его не обманули.

Действительно, Монфор не забыл, как поступили в Минерве с его рыцарями. Когда в 1210 г. он подошел к городу, преобладающим чувством французского полководца была решимость показательно наказать еретиков. Вместе с графом прибыла его супруга и три папских легата, но самым влиятельным оставался Арно Амори. Монфор не стал штурмовать неприступные стены, но обложил город войсками со всех сторон. Он приказал установить четыре катапульты (одна из них, самая большая, носила имя Мальвуазен) и стал целенаправленно разрушать колодцы, резервуары и другие водные коммуникации. Отважные защитники Минервы решились на смелую вылазку, целью которой было сжечь Мальвуазен. Однако попытка не удалась. К тому же жаркий сухой июнь пришел на помощь завоевателю; потребовалась всего неделя, чтобы изнывающие от жажды горожане потребовали от своего сеньора открыть ворота.

Виконт Гийом не сразу сумел договориться о сдаче города на почетных условиях; Монфор отказывался разговаривать с еретиком. Переговоры было поручено вести Арно Амори. Его ярость обуздывало сознание принадлежности к милосердной церкви Господней. В результате гарнизон беспрепятственно покинул крепость с оружием в руках.

Но Монфор был не из тех, кто забывает. Он приказал всем жителям собраться на главной площади. Победитель в окружении католического духовенства сурово смотрел на ничтожных, осмелившихся ему противиться. Затем он приказал всем, кто числит себя катарами, выстроиться перед ним.

Сто сорок человек, почти половина жителей Минервы, сделали шаг вперед, подтвердив своим поступком, что нет силы более мощной, чем внутреннее убеждение человека. Особенно упорными в своих заблуждениях оказались женщины. Все еретики без различия возраста и пола были сожжены. Спокойствие, с которым эти люди, взяв за руки детей, входили с ними в огромный костер, поразили и крестоносцев, и клириков.

Это зрелище перевернуло жизнь виконта Гийома. Несмотря на щедрость Монфора, который показательно пожаловал ему несколько мелких доменов в окрестностях Безье, он принял постриг и окончил свои дни в монастыре.

Как умелый полководец, Монфор отлично понимал силу запугивания и использовал для этого массовые убийства. Падение Минервы испугало правителей расположенных неподалеку крепостей, поначалу уверенных в своей безопасности. Владетель Монреаля Амори сдал французам свой замок без боя; добровольно сдался и Венталон; крепость Пейрак защищалась только два дня, Рье - неделю. В крепости Берни Монфор вырезал всех поголовно. После взятия Брома он приказал отрезать сотне защитников носы и уши. После этой акции ужас перед ним был столь велик, что маленькие городки и замки сдавались без сопротивления.

И уже 28 июня 1210 г. Монфор получил из Рима папскую буллу, в которой Иннокентий подтверждал за ним и его наследниками обладание «государством альбигойским со всем, что относится к нему». Теперь возвращать свое законное достояние, захваченное безбожниками, двинулся не безвестный барон из Иль-де-Франса, а полноправный властитель плодородных южных земель виконт Каркассона и Безье Симон де Монфор.

Его следующей целью стал Терм. Он славился неприступностью своей крепости, вокруг которой простирался превосходно укрепленный город. Далее располагалось окруженное могучими стенами предместье.

Эта крепость, расположенная в двух дневных переходах от Каркассона, на нарбоннских землях, казалась неприступной, взять ее было не в человеческих силах, пишет Петр Сернейский в «Альбигойской истории». Она стояла на вершине высокой горы; замок был выстроен на огромном природном утесе, окруженном рвами, по которым бежали неукротимые потоки, какими обычно бывают реки в Пиренеях, а вокруг стеной высились неприступные скалы. Нападающим, если бы они захотели проникнуть в замок, пришлось бы сначала вскарабкаться на скалы, затем соскользнуть по противоположному склону до самого дна рвов, а потом каким-нибудь образом подняться на каменную площадку, на которой возвышался замок. И все это под градом стрел и камней, которыми не преминут осыпать их защитники крепости.

Владелец замка, пожилой барон Раймон, славящийся отвагой и сложным характером, был готов к обороне. Он ненавидел северян-французов жгучей ненавистью южанина и заранее смеялся над их жалкими потугами взять его славный город. Но французы оказались упорными и изобретательными в своем стремлении захватить владения Раймона. Они засыпали землей рвы и овраги, прокладывали переправы через ущелья, рушили стены и из мощных осадных машин обстреливали башни. Защитники Терма вели исполинскую работу, чтобы исправить тот вред, который был нанесен врагом: когда часть стены обрушивалась, за ней почти сразу вырастала новая из камня и дерева.

У осаждавших между тем кончались припасы. Голод грозил свести на нет всю тяжелую кропотливую работу. Осажденные были много счастливее в этом отношении - припасов у них хватало. Однако кончалась вода, и становилось очевидным, что скоро кончится вино.

Тем временем к стенам Терма прибывали французы-крестоносцы, которых вели прелаты и графы. Монфор утроил усилия. Камнеметы несколько дней подряд обстреливали стены замка. Но и защитники не сложили оружия. Им на радость разверзлись хляби небесные, и хлынул ливень. Люди ликовали, плясали под струями, наполняли дождевой водой разнообразные емкости и были уверены, что теперь-то уж они наверняка выстоят: жажда не заставит их сдаться.

Увы, как любая слишком большая радость, эта тоже оказалась преддверием беды. В огромных замковых резервуарах, куда жители собрали дождевую воду, размножилась какая-то зараза - по-видимому, возбудители дизентерии. Эпидемия этой болезни, бича средневековых военных кампаний, заставила жителей покинуть неприступные стены города и бежать куда глаза глядят. Барон Раймон зачем-то вернулся и был схвачен мелким рыцарем-крестоносцем. Монфор, к которому привели строптивого старика, не казнил его сразу, а приговорил к медленному умиранию в подземелье.

Новый сеньор, не мешкая, вступил в права владения захваченными землями, назначил подать с дома и очага в пользу церкви и ввел десятину с первых плодов, как велось на Севере.

Падение Терма переполнило чашу терпения Раймунда Тулузского. Он решил покончить с войной, опустошавшей его земли уже три года, даже ценой значительных уступок. Граф организовал собор в своем родовом гнезде, городе Сен-Жиле, на котором надеялся примириться с церковью и с Монфором. Вместе со своими юристами он явился туда, заранее готовый к потерям и унижениям. Но предъявленные графу папой требования заставили его в гневе покинуть собрание. В Нарбонне, куда поддержать Раймунда прибыл Педро Арагонский, условия, на которых церковь соглашалась простить графа, были сформулированы окончательно. Но как мог могущественный государь смириться с такими требованиями? «…Перестать защищать проклятое жидовское отродье и дурных верующих. Этих, всех до единого, следует выдать католическому духовенству. Граф и его люди должны поститься шесть дней в неделю. Кроме того, они оденутся в плащи и рубахи грубого темного сукна. Укрепления, замки и донжоны будут снесены, рыцарям запрещается жить в городах. Они будут жить в селах, как простые крестьяне. Единственным господином для всех будет король Франции. Графу Тулузскому приказано идти в Святую землю».

Единственное, что давало Раймунду силы сопротивляться, была поддержка его добрых подданных.

Во владениях Гастона VI Беарнского еретиков не было, но бесчинства крестоносцев и Монфора задевали его национальную гордость. Он принял решение выступить против французов. Немедленно последовала кара: он был лишен части своих наследственных владений и отлучен от церкви.

На фоне верности и благородства еще обиднее для графа выглядели неожиданные измены.

Жиро Транкалеон, граф Арманьяк и Фезенсак, обладая гибким и коварным разумом и незаурядным даром предвидения, сразу объявил себя вассалом Монфора.

Между тем Монфору, чтобы почувствовать себя полноправным владельцем Каркассона и Безье, не хватало официального одобрения сюзерена этих земель, короля Педро Арагонского. Тот под разными предлогами отказывался принять у Монфора вассальную присягу. Ведь тем самым он признал бы его право на эти владения, протянувшиеся от Альби на севере к Нарбонне на юге, от Безье на востоке до Каркассона на западе.

Но победы крестоносцев и давление католического духовенства заставили его в 1211 г. принять оммаж у победителя еретиков. Этим дело не ограничилось. Со снисходительным дружелюбием, более обидным, чем открытая враждебность, Монфор вынудил короля обещать женить единственного сына и наследника Хайме на его дочери Амиции и практически заставил передать ребенка ему на воспитание - другими словами, в заложники.

Тем временем он без боя завладел сильно укрепленным замком Кабаре, сеньор которого дал благоразумию восторжествовать над гордостью и предпочел сдаться на милость победителя.

Кровь кипела в жилах арагонского короля при известиях о деяниях крестоносцев на землях, обладателем которых мог бы стать он сам. Король знал и любил многих погибших в этой войне.

Подчинившись давлению французов и Рима, дон Педро отнюдь не смирился; напротив, он преисполнился неуклонной ненавистью к человеку, заставившему его ощутить свое бессилие перед фатальной властью обстоятельств.

Ненавистью такого человека не стоило пренебрегать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: 18:08 в Москве, всем здравствуйте, у микрофона Алексей Венедиктов, это программа Натальи Басовской, Наталья Ивановна, здравствуйте!

Н.БАСОВСКАЯ: Здравствуйте!

А.ВЕНЕДИКТОВ: И сегодня мы будем говорит об одном из людей, которые в школьном учебнике истории – в школьном учебнике, и не всегда в вузовском, кстати, к моему удивлению – упоминается. Сегодня мы не разыгрываем книги, потому что сегодня солидаризируемся с кемеровцами, погибшими шахтерами. И хотя в России не объявлен всероссийский траур, мне кажется, что гибель 70 человек – 66 пока, и может быть, на этом страшный счет и остановится – заслуживает внимания. Хотя на самом деле, когда мы даже уходим, вот, в средневековье, о котором мы сегодня будем с Натальей Ивановной говорить, в XIII век, мы поймем, что и тогда гибель 66 человек – это была огромная цифра. Мы привыкли к резне – якобы, резали. Резали, но всех помнили поименно. И второе, я хотел бы вас отправить на фильм «Робин Гуд», потому что я думаю, что когда там пройдет, там, две-три, четыре недели, мы где-нибудь в середине июня с Натальей Ивановной вернемся в ту эпоху, хотя мы делали и Ричарда Львиное Сердце, и Иоанна Безземельного…

Н.БАСОВСКАЯ: Ну, тем более, можем обсудить.

А.ВЕНЕДИКТОВ: …и самого Робин Гуда. Кстати, мы можем повторить…

Н.БАСОВСКАЯ: …передачу.

Н.БАСОВСКАЯ: Давайте.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но при этом, посмотрите – может быть, вот мы, когда выходят такие фильмы широкие, когда там есть исторические…

Н.БАСОВСКАЯ: На нашу тему.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, на нашу тему, мы это будем делать. А теперь я напоминаю, что у вас есть вопросы по Симону де Монфору – младшему, младшему, джуниору - +7985-970-45-45, присылайте свои вопросы или присылайте через интернет тоже свои вопросы или какие-то, может быть, интересные факты из его жизни. И конечно, у нас идет видео-трансляция. Ну а пока, Наталья Ивановна, Симон де Монфор – 6-й граф Лечестер. Лестера.

Н.БАСОВСКАЯ: Лестерский. Симон де Монфор жил в XIII веке. Родившись в его начале, это давняя история – он родился в 1208, умер в 1265. Но год его смерти – это год рождения английского парламента. Парламента, который жив сегодня, который своей деятельностью во все исторические эпохи играл огромную роль. И это случилось именно при этом человеке, который был французским рыцарем из высшей знати, имел владения и в Англии, перекочевал как представитель английских баронов, красив, отважен, заметен. А в общем, хотя это XIII век, мы назовем его правильно, сказав лидер оппозиции королю. Это всегда значимо, и поэтому он фигура уже значимая. Он не знал, что он создал английский парламент, потому что слово «парламент» было и до него. Но мы сегодня постараемся понять, какова же была личная его роль, потому что все-таки он его создал. И не случайно сегодня в палате представителей, в палате общин Конгресса США есть его барельеф. Среди картин…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Именно в США, «в наших колониях», как говорят англичане.

Н.БАСОВСКАЯ: В США, в «наших колониях», а в общем-то, в стране, которая особенно ценила, рождаясь, идеи и традиции немонархической парламентари… не монархической власти, а парламентаризма.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Наталья Ивановна, очень многие наши слушатели все-таки спрашивают: вот в средневековье – тем более, что Вы медиевист – все-таки роль личности более значима была, нежели роль, там, широких слоев населения, или все-таки в средневековье личность была единицей и нулем?

Н.БАСОВСКАЯ: Долгое время самые квалифицированные наши историки-медиевисты вели не раз дискуссии о том, было ли вообще в Средние века понятие «личность»? Или каждый человек был так растворен в своей корпорации, в своем слое социальном, что он значим был только как его частица. Но взявшись за такую вещь как серия исторических биографий, мы с Вами, Алексей Алексеевич – по Вашей инициативе взявшись…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но мы пристрастные, мы пристрастные.

Н.БАСОВСКАЯ: …мы увидели, что все-таки в любом этом слое были те, кто совсем кусочек слоя, и те, кто из слоя были более выделены. Среди них Симон де Монфор.

А.ВЕНЕДИКТОВ: И последний вопрос перед тем, как мы перейдем к рождению нашего героя: почему в российской исторической науке он не существует?

Н.БАСОВСКАЯ: Он не существует по вполне понятным причинам.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Его папа существует, а он нет.

Н.БАСОВСКАЯ: Папа рассматривается как душитель – да, он и был, - альбигойская ересь рассматривается как революция, т.е. папа – вроде, борец с революцией. А этот – да, в английской либеральной историографии поднят на щит. Да, идеализирован. Пример идеализированной биографии на русском языке, наши радиослушатели могут почитать. Автор Сомерсет Бейтман, «Симон де Монфор. Жизнь и деяния». Санкт-Петербург, 2004 год. Книга 20-х годов, конца 20-х годов, но переведена в 2004-м. Там идеальный образ. Английская либеральная историография, которую продолжает этот автор, сделала из него, ну, образец, пример, идеал того, как, вот, прекрасно Запад шел по пути развития парламентаризма. И поскольку все это в марксистской историографии воспринималось враждебно, идти можно было только по одному пути – строительство социализма, большевизма, марксизма и прочих «измов» - этот «изм», парламентаризм, считалось, воспевать не надо, неграмотно, это, как бы, мы поклонимся Западу. Но мы сейчас вышли из этих ловушек, из этих темниц. Поклониться в лице английского парламента можно просто одному… одной из вех формирования европейской цивилизации. Мы сегодня уже это понимаем: что есть европейская цивилизация, и она занимает достойное место в мировой науке. Будут, наверное, и о нем, будут монографии. Но в книгах специалистов по истории Англии он отмечен, бегло, но отмечен – но очень мимолетно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Давайте не будем мимолетно его отмечать.

Н.БАСОВСКАЯ: Поэтому мы восполним это.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, мальчик родился.

Н.БАСОВСКАЯ: Он родился в 1208 году, его отец…

А.ВЕНЕДИКТОВ: До захода Батыя на Русь – я просто обращу внимание, что это 1208 год.

Н.БАСОВСКАЯ: Да. Я очень люблю такие аналогии, они о многом…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Понятно, что было здесь, что было там.

Н.БАСОВСКАЯ: Что было где. Во Франции. Его отец – Симон де Монфор, 5-й граф Лестерский, а Лестерский граф – это английский. Это французская знать, имеющая владения и в Англии. Для эпохи Средневековья это было типичным, характерным – мы не раз говорили, рассказывали…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Это после нормандского завоевания.

Н.БАСОВСКАЯ: Да, рассказывали об Алиеноре, и после брака Алиеноры Аквитанской и Генриха II Плантагенета были огромные владения у англичан во Франции. К XIII веку уже очень небольшие. Но были. И пересекающиеся такие – владения там, владения здесь, дело было нормальное. Но у отца были потрясающие титулы – титулы. Значит, Симон де Монфор, 5-й граф Лестерский, граф Тулузский – но Тулузу он не удержал – виконт Безье и Каркассона – звучит все потрясающе, все потрясающе. Но сложилось так, что сыну-то не досталось из этого почти ничего. Знаменитейший человек, предводитель известного крестового похода против альбигойцев. Это событие во Франции в начале XIII века, в 1209 году был объявлен крестовый поход папства против южно-французской ереси, движения еретического, по названию города Альби они назывались альбигойцы. Нет времени говорить о них подробно, скажу одно…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, еще успеем про это, я думаю.

Н.БАСОВСКАЯ: Скажу одно: альбигойцы… только одно: альбигойцы утверждали, церковь нас обманывает. Этот мир не является творением всеблагого Господа. Бог не мог сотворить такой ужасный мир. Это результат происков Князя Тьмы. Ничего себе заявление!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Страшное, смертоносное, которое, вообще, действует и по сей день на наше сознание. И поэтому римский папа объявил против них крестовый поход, а северо-французские феодалы во главе с этим самым, отцом нашего Симона, тоже Симоном де Монфором, радостно туда отправились. Потому что помимо всего прочего, не такие уж были набожные, это была возможность ограбить богатейшее графство Тулузское, поживиться за счет более богатого французского юга. И к 1215 году отец нашего персонажа получил от папы римского, победив графа Тулузы, все завоеванные земли. Каркассон, Безье, Нарбон, Тулуза. Собор не утвердил. Т.е. у него в руках…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ах, ах, ах!

Н.БАСОВСКАЯ: У папы нашего героя в руках был весь французский юг. И его богатства. Это провансальская культура, которую уничтожили северо-французские рыцари. И все кончилось очень плохо. Сначала собор не утвердил, земли реально не перешли к семейству Монфоров. А затем, в том же 1215 году в Тулузе случилось восстание, и убит был папа нашего героя из камнемета. Камнем по голове. Ужасно, но зная, что конец нашего еще ужаснее, скажем: это еще ничего.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да. Но нашему мальчику сколько лет в этот момент, в 1215 году?

Н.БАСОВСКАЯ: Мальчик родился в 1208, значит, мальчику 7 лет.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот это важно: в 7 лет папа погиб.

Н.БАСОВСКАЯ: Как погиб!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: При этом папа знаменит, осталась слава борца с альбигойцами, осталась слава человека, который чуть не получил весь французский юг. Остались титулы – граф Тулузский, а Тулузы нет. Т.е. некая неудовлетворенность должна была быть у него с самого детства. Кроме того, его отец был и крестоносцем, раз против альбигойцев, называется крестоносец.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да. Крестоносцем, крестоносцем.

Н.БАСОВСКАЯ: Но он еще и до этого сражался и в Святой Земле, его отец. Тоже без особого успеха. Когда ему было 30-40 лет, он там сражался, в Святой Земле, большого успеха не было. Успеха там нет, Тулузу не удержал. Прославился во время войны, борьбы в святых землях, на Святой Земле, тем, что отказался участвовать в штурме и разграблении Задара, Зары, как тогда называли.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, Зара.

Н.БАСОВСКАЯ: Христианского хорватского города. И папа всех – христиане против христиан – всех отлучил от церкви, а его не отлучил. Вот почему он потом смог возглавить альбигойцев. Т.е. отец – знаменитый человек. Но в силу превратностей судьбы мальчик, конечно, вырос в воспоминаниях о славе отца и в сознании того, что ничего, все между пальцев протекло, ничего нет. Мать тоже из очень…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну надо напомнить, что он младшенький.

Н.БАСОВСКАЯ: Да. Он младший.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот тут надо вспомнить, что он младшенький.

Н.БАСОВСКАЯ: У него есть старший брат.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Сейчас как раз перехожу к брату.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Расскажем. Тогда мама.

Н.БАСОВСКАЯ: Мама, Алиса де Монморанси. Детали о ней не знаю, но стоит произнести…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Монморанси.

Н.БАСОВСКАЯ: …де Монморанси – все ясно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, все детали известны, да.

Н.БАСОВСКАЯ: Это близкий род, близкородственный королевскому правящему роду во Франции, и этим сказано уже все – ближайшие… близкие родственники Капетингов. У Симона было много братьев и сестер – шесть человек. Три брата и три сестры. И старший из живущих – один умер в раннем возрасте – старший, Амори, получил все, что все-таки оставалось от отцовского наследства. Поскольку в Западной Европе в это время действовал принцип майората: все, все недвижимое имущество достается старшему. Все получил Амори. И пришлось Симону превратиться в англичанина, в шутку говоря. Т.е. сконцентрироваться, отправиться в Англию и владеть тем…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, а куда ему… куда ему было деться?

Н.БАСОВСКАЯ: …тем, чем он там мог владеть, графством Лестерским. Во Франции он тоже пытался до этого, другим путем. Он был красив. Он был привлекателен – рыцарская… идеал рыцаря, чем-то напоминает облик Ричарда Львиное Сердце. Сильный, не боящийся боя, красивый. И поэтому он попытался решить другим путем. Он дважды попробовал жениться на богатых молодых вдовушках.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Это наш ребеночек, наш мальчик.

Н.БАСОВСКАЯ: Наш, наш Симон де Монфор.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Наш мальчик.

Н.БАСОВСКАЯ: Едва войдя в возраст, он дважды попытался жениться на прекрасных молодых вдовах. На Жанне, графине Фландрской – просто юной вдове – и затем на графине Булонской, тоже молодой вдове. Но этому помешала французская королева. Мудрая женщина по имени Бланка Кастильская, внучка Алиеноры Аквитанской знаменитой и мать великого французского короля Людовика IX. Людовик IX еще ребенок, и все дела решает во Франции Бланка. Бланка, почуяв силу в этом человеке, необычную энергию – т.е. откуда она могла знать, что он в Англии возглавит такую мощную оппозицию королям? Но она, королева, не дала ему развернуться во Франции. Она дважды расстроила его брачные планы. И тогда он отплыл через Ла-Манш.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот надо просто напомнить, что с Амори, со старшим братом, они грубо говоря, совершенно, вот, попилили, что можно сказать, наследство. Амори все, что во Франции, и он отказывается от Лестера, значит, соответственно, наш друг, Симон де Монфор, берет все владения в Англии и отказывается от наследства в южной Франции. Просто братья замечательно разделились.

Н.БАСОВСКАЯ: Разделили. Их разделил Ла-Манш.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Но надо сказать, что то наследство, которое Симон де Монфор получил в Англии, это не богатство. Это… он не попадает в верхушку, он не попадает в верхушку баронскую…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, графство Лестер все-таки…

Н.БАСОВСКАЯ: А замахи честолюбивые, да, порывы… ему будет вечно не хватать денег, ему хочется больше. Но он тут же сам придумывает, как сделать больше. В возрасте 30 лет в 1238 году Симон де Монфор, граф Лестерский, умудрился жениться на сестре правящего английского короля Генриха III.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Его надо тут же связать с Иоанном Безземельным – родной дочери…

Н.БАСОВСКАЯ: Родной сестре, любимой сестре. Ну, фигура потрясающая, эта Элеонора. Скажем, кто она? Сестра Генриха III, правящего короля, дочь прошлого короля Иоанна Безземельного…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. племянница Ричарда Львиное Сердце.

Н.БАСОВСКАЯ: Да. Внучка Алиеноры Аквитанской. Ее отец – последний сын немыслимой Алиеноры. Вдова английского графа Пембрука – очень знатная фамилия. Была замужем примерно два года. И еще она родственница императрицы Священной Римской империи германской нации, сестра. Т.е. какой-то, ну, вот такой суперлакомый кусок. И король Генрих III, практически ровесник Симона де Монфора…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Он всего на один год моложе Симона, они ровесники – впадает в какое-то немыслимое дружелюбие: Симон умел к себе расположить людей…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Это правда.

Н.БАСОВСКАЯ: И король лично, Генрих III, ведет Симона де Монфора к алтарю венчаться с его любимой сестрой. Брак состоялся. Лично король ведет невесту к алтарю. Но тут произошел некий моральный взрыв. Король за, король подарил им дорогие подарки – бароны против. Почему? Это иностранный выскочка. Это выскочка-иностранец. Теперь в роли мужа любимой сестры он им опасен. И тут церковь помогла. Прелаты церкви тоже возмущены, потому что оказывается, эта самая молодая вдова…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Как выяснилось позже, да?

Н.БАСОВСКАЯ: Да, потом раскрыли глаза, общественность.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Хотя все знали.

Н.БАСОВСКАЯ: …поклялась перед архиепископом не выходить больше замуж. Зачем такие клятвы давались? Чтобы наследство вот этих Пембруков не дробилось, чтобы не уходили земли, чтобы из семьи не уплывали богатства… Оказывается, она дала такую клятву. И тут все становятся такими набожными – «ах, как же так можно?»

А.ВЕНЕДИКТОВ: «Как она посмела?»

Н.БАСОВСКАЯ: А король Генрих, независимо от этого, сближается и сближается с Симоном де Монфором. При этом Симон отправился к папе римскому – вот, натура, она уже видна – отправился к папе римскому Григорию IX и добился, что лично папа освободил его любимую Элеонору от той самой знаменитой клятвы. И уж когда он вернулся в Англию с таким освобождением от клятвы, просто стал ближайшим другом правящего короля. А король правит плохо, в Англии называют плохое правление Генриха III. Он сын Иоанна Безземельного. В 1238 году конец… в конце года родился первенец Симона. Назвали Генрихом в честь короля. Правда, сразу после крещения младенец умер, первенец умер. Как-то это было очень массово в Средние века. Тем не менее, семейные подарки от короля получены: платье для Элеоноры из золота и шелка, отделанное мехом горностая и перьями, алая мантия, матрасы, покрывала для кроватей – просто умилительно по-домашнему.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Семейно все.

Н.БАСОВСКАЯ: Потом родятся у Симона другие дети, но здесь совершенно семейные отношения. И в этом таком… таком дружелюбии вдруг случается…

А.ВЕНЕДИКТОВ: История.

Н.БАСОВСКАЯ: …первая история, трещина между Генрихом III, королем, и этим его, якобы, вот, кажется, очень любимым родственником. Трещина появилась в июне 1239 года. У короля Генриха родился первый сын. Вот у Симона первенец, правда, умер, и здесь первенец. Симон де Монфор – крестник… крестник первенца короля…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Крестный. Крестный.

Н.БАСОВСКАЯ: Крестный отец, конечно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Крестный отец.

Н.БАСОВСКАЯ: Ой, простите. Крестный отец. Он будет крестить этого первенца короля.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. это доказательство близости…

Н.БАСОВСКАЯ: Это больше, чем титул. В Средние века это больше, чем титул. И кроме того, он взял на себя больше – и распорядитель на крестинах. Раздраженно некие современники об этом писали. Что достаточно того, что ты крестный отец – нет, он еще выступает в роли главного стюарда, главного, не знаю, майордома, в общем, всем командует на крестинах. И раздражает придворных ужасно. Он до того дораспоряжался, что приказал слугам, посмотрев подарки своего крестника, т.е. новорожденного наследника Генриха III, сказал: «Вот эти хорошие, дорогие, оставляем. А эти дешевые подарки отдайте обратно, отправьте – пусть пришлют дорогие». И один из придворных сострил – чувство юмора было неплохое вполне в Средние века – «Господь даровал нам это дитя, а король – король, наш господин – продает его нам». Король был в бешенстве. Генрих III был плохой правитель, но совершенно не был глупым человеком. Ни глупым, ни излишне робким. Просто у него, я о нем еще скажу во второй половине передачи. Случился страшный гнев короля против Симона де Монфора. И Симон вместе со своей женой, принцессой Элеонорой, настолько были этим гневом, ну, повергнуты… повержены, что отплыли на время во Францию. Т.е. карьера, начавшаяся безупречно блистательно и сулившая только успехи, вдруг подломилась. Я не стану утверждать ни в коем случае, и факты не подтверждают, что с этого времени Симон де Монфор уже в оппозиции к королю – нет. Он попытается верно служить ему, он будет верно служить. Но эта трещина, видимо, никогда уже не уйдет из их отношений. Вот это… «бог даровал дитя, а король пытается нам его продать» - Симон совершил какое-то… наверное, понятия о деликатности у людей разных эпох разные, но могут в чем-то и совпадать. Он настолько восстановил против короля тех, кто принесли эти не понравившиеся ему подарки, он настолько показал, что при короля есть всевластный человек, и окружение недовольно, что Генрих, конечно, испугался. Он еще не понимал, как сильно надо испугаться. Генрих III, вероятно, почувствовал в нем потенциального сильного соперника, если не скажем раньше времени, оппозиционера. В 1240 году Симон де Монфор вернулся в Англию и затих. До тысяча… ну, на некоторое время. Затишье кончится через 8 лет. Но то большой срок. Он затих. Он нигде не виден, не слышен, он окружил себя интеллектуалами…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но вернулся… вернулся в Англию.

Н.БАСОВСКАЯ: В Англии, живет в своем замке со своей женой, стал приближать к себе интеллектуалов, что, видимо, на него окажет влияние. Кого именно – каких и с какой целью – после перерыва в нашей передаче.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Наталья Ивановна Басовская в программе «Все так!».

НОВОСТИ

А.ВЕНЕДИКТОВ: Наталья Ивановна Басовская в эфире «Эхо Москвы», мы говорим о Симоне де Монфоре. Напомню, что у нас идет видео-трансляция, и мы принимаем ваши смс. До сих пор ближайший друг короля, женат на его сестре, вынужден был ездить к папе, чтобы снять со своей жены вот эту самую ее клятву.

Н.БАСОВСКАЯ: Клятву, клятву.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Семь детей – кстати, прижили семь детей в результате.

Н.БАСОВСКАЯ: Да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. видимо, брак был счастливым.

Н.БАСОВСКАЯ: Разговор о счастливом браке велся вовсю.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Последний ребенок, там, до 1258 года.

Н.БАСОВСКАЯ: У них все время рождаются дети, она его сопровождает, она пыталась его сопровождать в крестовый поход – он, вообще, в святые земли… во время этого затишья побывал в Святой Земле, и опять-таки, совершенно неудачно, ничем не прославился.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, побывал, побывал в крестовом походе, да.

Н.БАСОВСКАЯ: Побывал. Не может без какой-то, вот, заметной деятельности. Это личность, рвущаяся, конечно, к тому, чтобы быть замеченной, что-то совершить. Король, видимо, это чувствует и опасается его. Но вот затишье несколько лет. И в это время он окружает себя людьми, интеллектуалами, можно сказать, того времени, какие нашлись. Назову некоторых. Адам Марш. Образованный францисканец, проповедник в Оксфорде, многие его лучшие ученики проповедовали в ведущих соборах и преподавали в университетах тогдашней Европы. А уже начинается университетская жизнь. Епископ Гроссет, автор трактата – заметьте название трактата, «Принципы королевской власти и тирании». В сущности, поучение. Еще нет эпохи Возрождения, а пробиваются эти мысли. Поучение для хорошего правителя – какой правитель хороший. Архидиакон Лестерский Иоанн Бавенстокский, знаток древнегреческого языка, изучал его в Афинах. В связи с ним такая есть… сохранилась такая легенда, что однажды этот архидиакон Лестерский положил руку на голову его старшему сыну, Симону де Монфору, тоже Симону, и сказал: «Мой дорогой мальчик, - а он обучал детей Симона де Монфора, - ты и твой отец оба умрете в один день одной и той же смертью, но это будет во имя истины и справедливости».

А.ВЕНЕДИКТОВ: Слеза упала.

Н.БАСОВСКАЯ: Это, конечно, миф. Конечно, позднейший миф. Но чьими-то устами, чьими-то мозгами выражено, что Симон де Монфор погибнет не просто так, ради драки, а во имя истины и справедливости. И носителем этих самых идей истины и справедливости будет тот самый парламент, который так трансформируется по милости Симона. Итак, пока еще он в 1248 году, ему 40 лет, получает назначение от Генриха III. Он опять не в оппозиции, он все еще не в оппозиции. Получает замечательное назначение – наместника короля в Гаскони. «Локум тененс», в сущности, сенешал Гаскони. Гасконь – последнее английское владение во Франции, с центром в Бордо, юго-запад. Я тщательно занималась исследованием дел в этой области, прочла около 3 тысяч королевских писем, направленных в Гасконь. Все они направлялись сенешалу Гаскони от имени королей, я знаю, какая это фигура, сенешал Гаскони. Это хозяин самой богатой области, которая давала денег больше, чем все доходы с Англии, давала в королевскую казну. И вот он сенешал. И там много оппозиционеров, сепаратистов, сепаратистски настроенных феодалов. Во главе с неким Гастоном Беарнским – это прямо символ сепаратизма.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну да.

Н.БАСОВСКАЯ: С ними сражается Симон де Монфор. Сражается так, как он любит и умеет – в открытом бою, несколько раз чуть не теряет жизнь во время этих сражений. Вспомним слова, которые он сказал Генриху III, отправляясь туда, в Гасконь, на юго-запад Франции: «Я не вернусь до тех пор, пока не заставлю врагов ваших упасть к вашим ногам». В общем, он подавил там сепаратизм, он успешно правит – а благодарности никакой. Семь лет службы в Гаскони не принесли Симону де Монфору благодарности Генриха III. Ему уже 47 лет. Оставшиеся 10 лет жизни он проведет в оппозиции. Не он ее создал. Оппозиция Генриху III зрела долго…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Своему товарищу, да?

Н.БАСОВСКАЯ: Да, своему… они же были прямо приятелями в молодые годы. И родственники, они родственники.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, он на сестре женат.

Н.БАСОВСКАЯ: Он же женат на сестре Генриха III. Но все правление Генриха III было тяжелым, политически нестабильным. Он… над ним, как бы, тень Великой хартии вольностей, которую бароны в 1215, когда он был ребенком, Генрих III, заставили подписать Эдуарда, его отца… Иоанна Безземельного. В 1216, когда Иоанн Безземельный умер, Генриху III 9 лет. На юге французы… т.е. гражданская война… Он вырос в гражданской войне, в недовольстве знати. И под сенью памяти о Великой хартии вольностей, что бароны в любую минуту скажут: «Соблюдай, мы будем контролировать твое правление». Вот откуда шла эта оппозиция, ее вовсе не придумал Симон де Монфор. Чем недовольны были бароны? Генрих III вспыльчивый, непоследовательный, окружил себя иностранцами – более иностранцами, чем Симон де Монфор. Например, Лузиньяны, родственники его жены Элеоноры Прованской – полным-полно людей из Франции. И наконец, авантюра 1254 года, в ответ на которую… ну вот, бароны взбесились – это не просторечие, ибо тот парламент, который…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Они взбесились.

Н.БАСОВСКАЯ: То собрание, которое они собрали, называется, вошло в историю под названием «Бешеный парламент». Начало бешенства – 1254 год. Генрих III договорился с папой Иннокентием IV, что он даст огромные деньги на борьбу папы с Фридрихом II Штауфеном – был такой император, о котором мы когда-нибудь расскажем.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Папа объявил его агентом дьявола, а сторонники считали святым – вот такая фигура. Ради того, чтобы, отобрав у Штауфена, папа помог получить сицилийскую корону младшему сыну Генриха III Эдмунду. Это английской знати совсем неинтересно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Им не нужна ни сицилийская корона, ни борьба с этим неведомым Штауфеном. И они денег не собираются давать. Их собрал он на великое собрание, великое совещание – их называли парламентами, эти встречи с баронами, но это не тот парламент, который скоро родится. И вот в 1258 году они пришли. Но они пришли, до зубов вооруженные. Вооруженными и взбешенными. Этот парламент и остался как «бешеный». Он принял постановление, заставив подписать это постановление Генриха III, оно вошло в историю под названием Оксфордские провизии.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Напомним, что Генрих III, вот, наш король – это сын Иоанна Безземельного, который ровно в такой же ситуации, папа, Великую хартию вольностей…

Н.БАСОВСКАЯ: Подписывал Великую хартию…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Когда бешеные бароны пришли к нему…

Н.БАСОВСКАЯ: То же самое.

А.ВЕНЕДИКТОВ: То же самое.

Н.БАСОВСКАЯ: Какая сила сопротивления в этой английской средневековой знати! Не было на них монголо-татарского нашествия, не было этого рабства, у которого «бью тебе челом, я твой раб, дурак…»

А.ВЕНЕДИКТОВ: Холоп, холоп.

Н.БАСОВСКАЯ: Нет, нет. Сохранился германский, я уверена, в данном случае, германский дух самоуважения элиты к себе, самоуважения, горделивости и духа сопротивления. Что они постановили в эти Оксфордских провизиях, которые заставили короля подписать? Создается совет из 15 баронов, для реформ создается комитет из 24 человек. Король изгоняет всех французов вокруг себя, которые раздражили баронов, которые ведут себя не должным образом. И в сущности, это что-то вроде баронской республики. Это что-то вроде такой… ну, у нас писали презрительно об этом, называли все-таки эти события, но их всегда клеймили – ах, это олигархия! А что, гораздо лучше единоличная деспотия и тирания? Она почему-то приятнее? Да, эти 15 человек будут контролировать в том числе и траты короля. Но они сделали, совершили одну промашку. Они совершенно не учли интересов мелких, средних рыцарей и горожан. И в 1259 году поднялись такие бунты – особенно в Оксфорде, в Лондоне – горожан, студентов, мелких и средних рыцарей, которые баронов не интересовали. Вздымалась волна гражданской войны. И вот, сначала будет принят документ Вестминстерские провизии, где учтены интересы рыцарей и горожан. Но бароны их не выполняют, и тогда гражданская война – 1263 год. Во главе движения против короля оказался Симон де Монфор.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вот почему?

Н.БАСОВСКАЯ: Что его туда привело?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Занесло, я бы сказал.

Н.БАСОВСКАЯ: Если бы эта случилась гражданская война в момент, когда он любимцем короля был – никогда бы. А уже известно, нелюбимец короля, не раз был в конфликте с королем, не получил благодарности от короля…

А.ВЕНЕДИКТОВ: И при этом свояк и кум.

Н.БАСОВСКАЯ: Да. Вот, а может, между родственниками как раз выяснение отношений бывает более суровым, чем еще где-то? Короче, ему доверяли… то, что он окружил себя придворными… кругом интеллектуальных людей, нравилось студентам. Студенты не умели воевать, но очень горячо поддерживали Симона де Монфора, он в их глазах был достойный, просвещенный человек.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Кстати, вот эта, как называется, конституция первая, прообраз английской конституции, в Оксфорде была подписана, в университете.

Н.БАСОВСКАЯ: Конечно. Конечно. Учение…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Студенты… там, где были грамотные люди.

Н.БАСОВСКАЯ: Учение там, а учение содействует движению мысли, движению нравственному, сопротивляющемуся деспотизму. А Генрих III, если в молодые годы он еще как-то… сначала его жалели – ведь он стал королем 9-летним…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: В момент, когда умер его отец Иоанн Безземельный, ему было 9 лет. Бедный мальчик…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Бедный мальчик.

Н.БАСОВСКАЯ: …ну, хорошо, его даже жалели, сразу все перешли на его сторону, отправили французов обратно, готовых воевать за английский престол. Сначала его жалели – когда он был очень молодым, он и вел себя поначалу достаточно корректно. Вот во время, когда он сдружился с Симоном, он не вызывал такого бешеного раздражения. Но шаг за шагом – любовь к роскоши, праздности, развлечениям, все это у него было. Выдвижение разных любимцев… И в общем-то, была…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Любимчиков.

Н.БАСОВСКАЯ: Любимчиков. Была версия, и она жила в… ну, в какой-то среде осведомленных людей – ну, студентов-то уж точно – что в Гасконь-то он его упорно отправлял в надежде, что его там убьют. Что там есть отдельно взятый Гастон Беарнский…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: …и не выживет там этот опасный Симон де Монфор. Т.е. постепенно в глазах тех, кто мыслил критически и кто был в курсе каких-то придворных политических дел, родилась фигура Симона: воин, ничего не боится, лично сражался и в Святой Земле, и здесь…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Родственник.

Н.БАСОВСКАЯ: …обижен королем, родственник, но при этом обижен – далеко не любимчик. Образован – для студентов это важно. И по-крайней мере, сам насколько образован, я не скажу точно, хотя писем сохранилось очень много, но что окружил себя интеллектуальными людьми – это факт. И вот в итоге он на вершине этой волны гражданской войны, этой ужасной вещи. 1263 год, ему 55 лет, и казалось, уже высшая точка карьеры где-то вдали и позади – ан нет. В мае 1264 года Симон де Монфор одерживает победу со своим войском в битве при Льюисе.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Про которую мы ничего не знаем в России.

Н.БАСОВСКАЯ: Мы мало знаем, и очень много написано…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, в смысле, я имею в виду, студенты и в школе.

Н.БАСОВСКАЯ: …и современниками, и английскими авторами. Горожане Лондона – заметим, это сейчас важно для возникновения парламента – прислали в войско Симона де Монфора 15 тысяч человек.

А.ВЕНЕДИКТОВ: В войско Монфора?

Н.БАСОВСКАЯ: Да, в войско Монфора. 15 тысяч человек.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Огромное войско для того времени.

Н.БАСОВСКАЯ: Не самых плохих воинов: горожане, городские ополчения – это люди, умеющие воевать. Таким образом, он уже какой-то неформальный лидер. В сражении королевское войско разбито, и король вместе со старшим сыном Эдуардом, принцем Эдуардом – это будущий идеальный английский правитель второй половины… середины – второй половины XIII века, Эдуард I. Пока это мальчишка. Юный Эдуард вместе с отцом в плену. У Симона де Монфора.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. король пленен, наследник пленен.

Н.БАСОВСКАЯ: Симон – триумфатор.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, это ж не должность.

Н.БАСОВСКАЯ: Нет. Его начинают называть лорд-протектор…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Задолго до Кромвеля, хотел бы обратить ваше внимание.

Н.БАСОВСКАЯ: У Кромвеля будет предшественник.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, и это был Симон де Монфор.

Н.БАСОВСКАЯ: Симон де Монфор получает титул, неофициальный, что ли, титул. Он всегда таким и оставался, Кромвель его побольше оформит. Лорд-протектор государства. Что такое «протектор» - защитник.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Защитник.

Н.БАСОВСКАЯ: Защитник. И ясно, что защищать он должен в духе Великой хартии вольностей, Оксфордских и Вестминстерских провизий – всех тех многочисленных документов, которые наработало уже английское средневековье в XIII веке. Весь этот корпус документов. Они тщательно изучены, опубликованы, часть большая их… ну, не большая, но часть переведена даже на русский язык, во всяких сводах юридических документов они опубликованы. Там звучит мысль, что хоть кто-то должен иметь какие-то права при монархии, что хотя бы, по крайней мере, знать защищена законом. А потом начинает проступать – и рыцари тоже, и горожане тоже. От налогов крайних, контроль… Т.е. все те мысли, которые потом сформирует европейский парламентаризм.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Совершенно непонятно, откуда в этом солдафоне, который действительно был рыцарь и рубился в центре схватки, мысль, там, об ответственном парламенте.

Н.БАСОВСКАЯ: А почему его интересовал трактат о тираническом и нетираническом…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Мы же ничего не знаем про его образование даже. Но…

Н.БАСОВСКАЯ: Вот крохи, крохи. Но его интересовали трактаты о правильном управлении, его интересовал человек, владеющий древнегреческим языком, т.е. конечно, побывав в Святой Земле, он тоже что-нибудь узнал. Это человек с живым умом, это человек неординарный, но выросший в ощущении нереализованности – имя отца есть, титулы есть, земель и богатств нет. Тогда он отправляется в Англию – зацепка есть – чтобы здесь стать – и кажется, сначала становится, становится… Размолвка с Генрихом III, а затем они просто разошлись. Генрих III начинает править как тот самый тиранический правитель.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Нет, ну смотрите…

Н.БАСОВСКАЯ: Теперь Симон де Монфор будет демократом – да нет.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Став лордом-протектором, он повел себя сурово. И у многих вызвал протест своими тоже суровыми методами правления.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не, ну подождите, но все-таки, шаг назад, Наталья Ивановна: суровые методы правления, но именно при нем – он, как бы, заменяет королевский совет, составленный из этих баронов, да…

Н.БАСОВСКАЯ: Да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: …представителями от городов и графств.

Н.БАСОВСКАЯ: Это произойдет…

Н.БАСОВСКАЯ: Это еще не случилось…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, да… Нет, ну как, ну… 64-й год.

Н.БАСОВСКАЯ: Это случится в январе 1265.

А.ВЕНЕДИКТОВ: 65-го, да? Ну тем не менее.

Н.БАСОВСКАЯ: Вот именно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Это Палата общин.

Н.БАСОВСКАЯ: Он стал вести себя сурово.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Так.

Н.БАСОВСКАЯ: Он был гибок. Появилось много недовольных, колеблющихся – а не вернуться ли тогда лучше к королю, раз здесь такой же могучий – и тогда… вот подчеркнем, и тогда, в январе 1265 года Симон де Монфор собирает опять собрание – они привычны, вроде, эти собрания: и Оксфордское, и Вестминстерское, и до этого были, и все их называли парламентами, и он это называет парламентом, но по другому принципу. Помимо своих приближенных – баронов, прелатов – он применяет, вводит принцип представительства…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Так.

Н.БАСОВСКАЯ: По два рыцаря от графства и по два горожанина от всех крупных городов. Умный человек, гибкий человек. Да, наверное, ему нравилось царить как лорду-протектору…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но простолюдинов, но простолюдинов!..

Н.БАСОВСКАЯ: Горожан. Это, конечно, шок. Это, конечно, шок для высшего окружения. Это исток, наверное, его грядущего поражения. Многие переметнулись, многие бароны переметнулись на сторону короля, а король вовсю собирает войска и готовится дать бой Симону де Монфору. Он, конечно же, собрав такое собрание, которое и станет началом английского парламента, которое здесь родилось – он шел на большой риск, он надеялся найти опору, и что горожане встанут все, как один. Да, он останется и остался в их памяти – ведь важно, каким человек останется в памяти.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Конечно.

Н.БАСОВСКАЯ: Останется вот таким, который увидел их, признал, что у них есть права. Это рождение того, что называется английский «common law», общее право. Это рождение Палаты общин. В 1295 году при сыне Генриха III Эдуарде I парламент будет структурирован. В нем появится палата лордов, живая до сих пор, и общин, живая до сих пор. Родится та самая структура. Это сделал Симон.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но я должен сказать, что… я хочу сказать, что английский парламент в этом смысле благодарен ему, и на официальном сайте английского парламента есть жизнеописание нашего героя Симона де Монфора. Уважают.

Н.БАСОВСКАЯ: А как же!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Несмотря на всю его жестокость, суровость и кровавость.

Н.БАСОВСКАЯ: Ну, с ним-то…

А.ВЕНЕДИКТОВ: И палаческие качества.

Н.БАСОВСКАЯ: Но с ним-то… Нет, палач все-таки папа.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну да, ну да, согласились.

Н.БАСОВСКАЯ: Алексей Алексеевич, я категорически…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Папа был больше палач.

Н.БАСОВСКАЯ: Папа больше палач. Папа решительный палач…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Его папа, да.

Н.БАСОВСКАЯ: Его папа. Мы поговорим об этом… тоже Симон де Монфор, но старший – это альбигойцы, это очень свирепая история. Этот таким уж палачом не был. Воевать в Святой Земле – это нормально, быть крестоносцем. Но не против альбигойцев, а против неверных, так сказать. Сурово расправляться с сепаратистами, феодалами на юго-западе Франции в королевских владениях, которые называются Гасконью…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Это тоже правильно, это он борется за интересы короля…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но тоже кроваво.

Н.БАСОВСКАЯ: …он на службе короля. Но и те тоже хороши. Там были кровавые взаимные сражения. Гастон де Беарнский никого не щадил. Т.е. это человек своего времени, своей эпохи. Он заметался, борясь, конечно, за власть и влияние. Но он метнулся в ту сторону, которую мы сегодня называем западно-европейский парламентаризм. Традиции представительств никогда не умирали в этом обществе, в котором при рождении Средневековья преобладал германский элемент. Германский элемент был сильнее, чем римский здесь, в отличие от Франции. И вот эта идея того, что мы все вольные и равноправные германцы, которые пришли сюда – англы, саксы, это все представители германских племен, поселившиеся здесь и победившие кельтов. Потом волны скандинавов – даны, например, датское завоевание Англии – это все усиление германского элемента. У них идея эта была, представительства, чуть ли не на рубеже родового… расставания с родовым строем. И он обратился к этой традиции, но он распространил ее на незнатных, на горожан. Это революционный шаг. В конце концов, представители рыцарства небогатого, от графств – это более нормально. А вот горожане… Ведь бесконечно спорят историки-медиевисты, что такое средневековый город. Он естественная часть этого общества, или это зародыш конца средневековья? Ведь из горожан родится буржуазия. Мы говорили об Этьене Марселе, например – вот этот разбогатевший купеческий старшина. Он что, он за средневековье или он против? Он тоже какой-то элемент, содействующий движению средневековья к своему будущему концу, и в то же время, средневековым город становится таким, естественным элементом – там торговля, там деньги, там университеты, там поэзия, там ваганты. И вот он увидел этих горожан и посмел дать им норму представительства. Смело.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Все кончилось плохо.

Н.БАСОВСКАЯ: Да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Смело, но кончилось плохо.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да.

Н.БАСОВСКАЯ: Состояло… Король собрал очень большие силы.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Он же в плену.

Н.БАСОВСКАЯ: Простите. Королева с другим принцем, Эдмундом…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Который неаполитанский, да, вот этот…

Н.БАСОВСКАЯ: Да, со вторым Эдмундом…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Сицилийский, сицилийский…

Н.БАСОВСКАЯ: …которому хотели сицилийскую корону. Собрали значительное войско, старший сын короля, Эдуард, бежал из плена…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Помогли ему, не без помощи, наверное, баронов.

Н.БАСОВСКАЯ: Помогли, конечно. Тут заговоры, помощь. Короче, королевские силы значительны, королевское войско уже очень сильно. Но Симон считает, что он победит. Произошло сражение, битва при – 4 августа 1265 – Ивземе или Ившеме. Со стороны Симона де Монфора бой складывался плохо, неудачно для него с самого начала. И ему предложили бежать. У него был шанс убежать и лично спастись. Но он сказал своему сыну – тому, которому предсказали умереть вместе с отцом…

А.ВЕНЕДИКТОВ: И он умрет.

Н.БАСОВСКАЯ: …что «не побегу». И они умрут вместе. Погибло со стороны Симона де Монфора 160 рыцарей и баронов – это страшная для средневековья, значительная утрата. И старший сын вместе с ним. То надругательство над телом Симона де Монфора, которое допустили победители…

А.ВЕНЕДИКТОВ: Королевское.

Н.БАСОВСКАЯ: …королевское войско, изумляет. Они отрубили мертвому де Монфору голову, нацепили ее на пику, они разрубили его тело на куски и куски, фрагменты тела отправили – ой, пауза и заметьте все – в различные города Англии. Именно в города. Не по баронским замкам. «Нате, ешьте того, кто вас заметил. Нате, вот что будет с тем, кто вас возвысил». Так плохо, кажется, кончилась жизнь Симона де Монфора, но память, которую он оставил, заслуживает уважения некоторого. А кроме того, Симон де Монфор погиб, и куски его тела разослали по городам, а парламент-то остался, и жив сегодня.

А.ВЕНЕДИКТОВ: И Эдуард никуда не делся.

Н.БАСОВСКАЯ: И тот самый Эдуард, который бежал из плена, тот самый Эдуард станет идеальным английским королем – в глазах англичан – Эдуардом I. Идеальным потому, прежде всего, что к 1295 году утвердит структуру парламента и никаких важных решений без его совета принимать не будет. Итак, Симон де Монфор ушел – парламент остался.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Наталья Ивановна Басовская в программе «Все так».